первых, если бы вы, мадам Шарлотта, прервали передачи, Лаворский сразу заподозрил бы что-то неладное. В этом случае они могли бы даже превозмочь жадность и, оставив несколько тонн золота в трюме «Нантесвилля», немедленно бежать. Люди такого сорта очень тонко чувствуют опасность. Во-вторых, в этом случае нам ничего не удалось бы доказать. Даже если бы мы сумели довести дело до суда, присяжные вряд ли были бы воодушевлены полным отсутствием прямых улик. В-третьих, Кэлверту необходимо было создать ситуацию, при которой все внимание в какой-то момент было бы приковано к нам, стоящим на палубе «Огненного креста». Это позволило Рейли и его людям занять свои места и не допустить ненужного кровопролития. В-четвертых, если бы вы, минута за минутой, не информировали своих «друзей» о всех наших перемещениях и планах – а мы даже открыли дверь рубки, чтобы вам было хорошо слышно каждое наше слово, – и если бы они не были благодаря вам столь спокойны и самоуверенны, здесь могло бы произойти настоящее побоище и Бог знает сколько людей погибло бы. А так они знали, что в их руках все нити, ловушка готова принять Кэлверта, Кэлверт готов идти на заклание, а вы готовы при необходимости выстрелить ему в спину. И наконец, пятое и самое главное. Десантники укрылись в разных местах: одни на галерее, метрах в ста от места событий, другие – в переходах замка, третьи – у пристани. Кто мог сообщать им о ходе событий и подать сигнал к сбору? Конечно, вы, мадам. Вы передавали сведения с помощью передатчика, взятого из комплекта «Огненного креста», а значит, ничто не мешало десантникам принимать ваши сообщения наравне с нашими противниками. Мы ведь знали частоту передатчика, а Кэлверт на всякий случай еще раз уточнил ее, когда был в вашей каюте, и потом сообщил ее Рейли.
– Вы аферист! Вы человек, которому нельзя верить! – Шарлотта отпрянула от меня, ее глаза были полны слез. И вдруг сквозь слезы промелькнул неописуемый ужас.
– Боже мой! – воскликнула она, снова хватая меня за плечо. – Но ведь пистолет мог выстрелить! Я могла убить вас, Филипп, милый…
Я ласково похлопал ее по руке.
– Но ведь вы не собирались этого делать, дорогая Шарлотта…
Сейчас мне показалось неуместным уточнять, что, если бы ее пистолет выстрелил, я больше никогда не доверял бы трехгранным напильникам.
Туман постепенно рассеивался. Над черными водами озера занималась заря. Мы стояли на палубе вчетвером: Тим Хатчисон, я, миссис Мак-Горн и Шарлотта. Я пытался убедить Шарлотту остаться в замке и отдохнуть, но она проигнорировала мой совет. Она помогла старой шотландке подняться на борт и, несмотря на мои уговоры, собиралась сопровождать нас до конца. Я уже боялся, что эта упрямая актриса в ближайший десяток лет попортит мне немало крови. Даже был уверен в этом.
Дед Артур не поехал с нами. Теперь из замка его могло вытащить только специальное распоряжение правительства. Сейчас он был центром всеобщего внимания и, расположившись в большом кожаном кресле у камина в гостиной родового имения Кирксайдов, рассказывал своим утонченным высокородным слушателям величественную сагу о подвигах славного победителя пиратов, кавалера ордена Бани и целой коллекции других, не менее важных наград, к которой теперь наверняка прибавятся новые экспонаты, адмирала Артура Арнфорд-Джейсона. Если мне повезет, раза два в течение рассказа промелькнет имя некоего Кэлверта. Впрочем, я не очень рассчитывал на это.
Миссис Мак-Горн стояла на палубе «Огненного креста» счастливая и сосредоточенная, как невеста перед венчанием. Ветер шевелил ее седенькие волосы и пытался разгладить морщины на ее лице.
«Интересно, догадается ли Сэмюэл Мак-Горн сменить рубашку?» – подумал я.
