не способен вам отвечать…
— …Вот здесь должны были двигаться губы, которые я целовал не знаю сколько раз… — актер не отвлекался ни на что, но был уже в состоянии, близком к истерике.
Зрительный зал изнемогал от смеха.
— А все-таки, почему я вновь пришел в этот мир? — в уголках глаз Рамиреса разбегались веселые морщинки, но этот вопрос — не обращенный ни к кому конкретно — он явно задал всерьез.
— …Где теперь твои каламбуры, твои смешные выходки, твои куплеты?
«Гамлет» продолжал свой монолог, не соображая, что лишь нагнетает всеобщее веселье.
Рамирес посмотрел на него.
— Вы все-таки надеетесь, что он вам ответит? — спросил он с искренним сочувствием.
Это было последней каплей.
— Слушай, ты, дегенерат! — актер в ярости повернулся к нему. — Пошел ты!..
Тут он произнес нечто такое, чего Рамирес не понял — зато отлично поняли зрители, судя по их реакции.
Рамирес озадаченно сдвинул брови:
— Куда?
И тут он, совершенно независимо от происходящего вокруг, понял, что действительно должен куда-то идти, встретиться с кем-то… давно ему знакомым…
Это и было условием его нового Воскрешения…
Это чувство мелькнуло и тут-же пропало.
Одно можно сказать: актеру очень повезло, что его последние слова остались непонятыми.
На сцену из-за кулис выскочил режиссер. Он был вне себя от ярости.
— Это «Гамлет» или не «Гамлет»?! — вопил он. — Мы пьесу Шекспира играем или несем отсебятину?!
И тут он замер, наткнувшись взглядом на Рамиреса.
— Вы все перепутали, — вежливо пояснил тот. — Во-первых, «Гамлет» — это не пьеса, а хроника. Во- вторых, написал ее не Шекспир, а Саксон Грамматик [реально существовавший автор XII века, впервые изложивший легенду о Гамлете]. Шекспир, кто бы он ни был, вряд ли будет писать пьесы: это фамилия потомственных воителей… ['shakespeare' в переводе «потрясающий копьем»]
И вдруг Рамирес замолчал. Потому что чувство, исчезнувшее было — внезапно вернулось, заполняя все его существо.
Теперь он отчетливо слышал Зов…
— Прошу простить, но я вас покидаю. Меня действительно ждет далекая дорога… Позвольте… — и он вынул из ножен на боку совершенно обалдевшего принца Датского его шпагу.
Быстро, но с достаточной галантностью поклонившись рыдающим от хохота зрителям, Рамирес под шквал аплодисментов удалился со сцены.
27
Конан открыл глаза.
Да, Конан — теперь ему хотелось слышать свое имя именно таким.
Но сейчас…
Хотя он ведь не принял последнюю порцию Энергии — а передал ее… И что из этого получится — не знал даже он…
В общем, сейчас он ощущал себя так, как и должно чувствовать после длительного и трудного боя. Усталость положила ему на плечи свои медвежьей тяжести лапы. И когда сзади послышался приближающийся топот — он едва нашел в себе силы повернуться на звук. Впрочем, он уже знал, что приближается не враг…
Луиза Маркос стояла перед ним, и в опущенной руке ее подрагивал странный предмет.
Бластер первого из убитых.
— Я думала… Думала, тебе нужно помочь… — произнесла она с какой-то неловкостью.
— Он разряжен. Не может не быть разряжен — как и все источники энергии на сто ярдов вокруг. Но все равно спасибо…
— Кто ты? — прошептала Луиза, пряча глаза.
— Я Конан — или Карл, называй, как угодно, — Мак-Лауд по прозвищу Клеймора. Я пришел в этот мир пять веков назад… — Мак-Лауд помедлил: — И вот мне снова не удалось умереть… — закончил он чуть слышно…
Не сразу Конан понял причину возникшей между ними неловкости. Но поняв — удивился своей слепоте.
Ведь так все просто! Раньше Бренда смотрела на него совсем другими глазами. Он был для нее дряхлым, склеротическим старикашкой. В лучшем случае возможным союзником. И не более того.
Но сейчас…
