Первый: Нас всего трое да вдобавок ребенок и кот, а скажут, что нас было пятеро!
Второй: А их восемь и колдун… Но сдаться… Я не смогу показаться в своих горах!
Ребенок: Испытайте меня!… Я не буду помехой. …И в конце концов, я же второй в нашем отряде по росту!
Кот: М-р-р-а-у!
Третий молча ковыряет в носу.
Злодейский голос: Ну и что вы решили?… Вы сдаетесь?!
Три с половиной секунды молчания…
Первый, громко: Мы имеем честь атаковать вас!…
Среди ветвей и листьев, составлявших нашу крышу, появились светлые ветвистые трещинки, и, разглядев их, я понял, что наступил рассвет. Вокруг стояла мертвая тишина, которая не оглушила меня только потому, что рядом посапывал во сне Данила. Но рассвет наступил, а значит, пора было вставать. Гномов, которые шмыгали, шуршали, скреблись и переругивались всю ночь, тоже не было слышно, и я вдруг подумал: а не смотались ли они потихоньку, пока мы спали?… Тишина…
Я заворочался и начал выбираться из шалаша. Выпрямившись, я увидел, что лес затянут туманом, в котором словно в некоем таинственном облаке бесшумно плавали и окружающие деревья, и сидевший на прежнем месте со шпагой на коленях Опин, и Зопин, медленными, растянутыми во времени и пространстве движениями сворачивавший белую туманную шкуру, а теперь еще и я сам. И я шагнул к едва дымящемуся костерку, и шаг получился долгим и длинным, как на Луне, и туманный хвост потянулся за мной, замедляя мои и без того плавные движения.
Зопин кончил перевязывать свернутую шкуру и, повернувшись ко мне, спросил неожиданно ясным и чистым голосом:
– Проснулись?… Отлично! Сейчас попьем чайку и двинемся. Эй… – он повернулся к неподвижному Опину, – …селекционер-недоучка, давай заканчивай свое перекрестное опыление, двигаться пора. Все равно теперь уж что получилось, то получилось, назад не переселекционируешь…
Желтый колпак, украшавший опинскую голову, качнулся, и из тумана донеслось:
– Тебе бы башку отселекционировать надо было, да поздно уже, сгнила она наполовину…
– Это у кого башка сгнила наполовину? Это у кого?… Это кто-то другой лысую тыкву под колпаком прячет, а у меня башка как новая. – Зопин сердито сдернул свой синий колпак и звонко постучал себя по черепу.
– Точно, – тут же отреагировал Опин, – звенит, как новый котелок, в котором еще ни разу ничего не сварили. Бам… бам… бам…
– Это у кого бам… бам… бам?… Это у кого ни разу не сварили?… Это… У меня знаешь как котелок варит?… У меня… Но Опин его перебил:
– Знаю, знаю… сам не раз пробовал варево твое… Как жив остался, не знаю… Отрава!
– Это кто отрава?…
Я стоял и как дурак радостно улыбался. Зопин разглядел в тумане мою улыбку и тут же переключил свое внимание на меня.
– А ты чего ухмыляешься?… Ишь как рожу неумытую разодрало, от уха до уха. Поди вон к родничку, сполоснись, может, придешь в себя!…
Он ткнул пальцем в направлении родника, и я, продолжая ухмыляться, молча отправился туда, куда меня послали. Сзади зашелестело, и из темноты шалаша показался встрепанный Данила. Быстро оглядевшись, он вскочил на ноги и побежал следом за мной.
Когда мы, умытые и окончательно проснувшиеся, вернулись на поляну, костер уже горел вовсю, и Зопин, нахлобучив на лоб свой колпак, рылся в мешках. Опин топтался вокруг своей ямки и, увидев нас, тут же энергично поманил к себе. Я понял, что процесс выращивания пары к моей шпаге завершен, и почувствовал волнение. Мы с Данилой быстро подошли к гному. Тот стоял над ямкой, из которой по-прежнему торчала рукоятка, изготовленная Зопином, только к ее вершине был непонятным мне образом прикручен матово отсвечивающий металлический шарик противовеса, под который из земли тянулись три тоненькие металлические полоски.
– Ну что, посмотрим?… – хрипловато и как-то неуверенно спросил гном, бросив на меня тревожный взгляд. Я сразу почувствовал, насколько он взволнован.
– Давай…
Мне казалось, что я сказал это совершенно спокойно, но и мой голос тоже прозвучал хрипловато. Опин протянул мне шпагу, которую держал в руке, а когда я принял ее, наклонился и, ухватившись за рукоять обеими руками, потянул.
Вы никогда не занимались выкорчевыванием пней вручную? Очень интересное занятие – пенек подкапываешь, раскачиваешь. Боковые корешки или отрываешь, или подрубаешь. И вот под пеньком остается один корень, уходящий практически вертикально вниз. Пенек уже можно просто положить на землю, но этот корешок никак не дает своротить пень окончательно. Наконец, уже в изнеможении, собрав последние силы, вы дергаете проклятый пенек и внутри земли что-то звонко лопается. В тот же момент пенек освобожденно катится, а вы зачастую катитесь следом за ним.
Так и на этот раз. Опин дернул, но рукоятка лишь слегка приподнялась. Опин переступил ногами, поставив их поудобнее, вздохнул и дернул еще раз. С тем же результатом.
– Может, помочь?… – потянулся я к рукояти.
– Не лезь!… – прохрипел гном и снова дернул. В земле что-то хрустнуло, и Опин словно большой разноцветный мяч покатился по поляне. Когда он остановился и, охнув, сел на траве, мы все, включая кота, тут же оказались рядом. Гном торжествующе нас оглядел и поднял вверх правую руку. В неярком утреннем свете тускло блеснул совершенно белый короткий клинок. Опин, еще раз нас оглядев, опустил руку и начал нежно отирать гарду от налипшей земли. Вскоре нашим глазам предстала точная копия моей шпаги. С такой же гардой, такой же дырчатой чашкой, которую я про себя прозвал дуршлагом, с такой же, обтянутой кожаным шнурком, рукоятью. Только сам клинок был странно белым и коротеньким, всего около тридцати сантиметров длиной. Зопин, уважительно покачав головой, пробормотал:
– Вот уж не ожидал, что у тебя хоть что-то получится в этой земле…
Опин победоносно взглянул на него и заявил:
– Эх, голова луковая, я же тебе говорил, что подберу надежное место!
И к моему глубочайшему удивлению, Зопин даже не подумал на этот раз вступить в пререкания. Он молча поскреб свой колпак и направился к костру, на котором уже закипала вода в котелке. Но тут вывернулся Данила.
– Давайте попробуем его… – заявил он с горящими глазами.
– Как это попробуем?… – обернулся к нему Опин, и тут мы увидели, что мальчишка протягивает нам неизвестно откуда взявшийся гвоздь-сотку.
– Не… – улыбнулся и покачал головой гном, – рано его еще проверять. Пусть он часок отдохнет, загорит на свету.
– Как это – загорит?… – переспросил Данила.
