сам далеко не все понимаю, а ты хочешь, чтобы я тебе все объяснил…
Пропат несколько скованно улыбнулся:
– Это я – завелся из-за твоего обещания перевести через Границу… – И он задумался.
– Ну, что приуныл, – улыбнулся я.
– Я не приуныл. – Он задумчиво поскреб щеку. – Я думаю, в каких обликах нам лучше пробираться к болоту, чтобы подручные Кузела нас не засекли… И как болото пересечь. Оно хотя и не широкое, но его и перелететь сложно, а уж по земле…
– Это ты можешь не обдумывать, – небрежно бросил я. – Я буду двигаться вот в этом самом виде…
– Не, так ты не пройдешь… – убежденно высказался Пропат.
– Именно так и пройду, поскольку другого обличья все равно не имею…
– Как это?! – в очередной раз изумился Пропат.
– А вот так… – спокойно ответил я.
– Так ты что же, одноликий?!
– Ага…
– Но ведь все одноликие, оставшиеся после разрушения Храма Великого- Сущего, умерли!…
– А я не от Великого-Сущего остался, я всегда таким был, – и, глядя на удивленную физиономию своего спутника, добавил: – Да ты, должно быть, слышал об одном таком одноликом друге вашего Многоликого…
И тут в глазах Пропата мелькнуло мгновенное понимание и он чуть ли не благоговейно прошептал:
– Белоголовый!… – Его сомнения и вопросы мгновенно пропали.
– Угу, именно Белоголовый, – с улыбкой подтвердил я, – только немного постаревший.
Я встал и коротко бросил, прекращая прения:
– Все, хватит валяться, пора в путь.
И снова нам навстречу бежали освещенные ярким осенним солнцем деревья. И снова мой конь всхрапывал порой, косясь своим выпуклым глазом на мелькавшую сбоку в кустах быструю серую тень.
День уже догорал, когда невысокий и негустой лесочек, среди которого мы двигались, неожиданно кончился и моя лошадь остановилась на берегу бескрайнего болота.
Это было очень странное болото. Оно начиналось узкой полосой темно- бурой стоячей воды и имело четко очерченные берега. Словно кто-то провел огромным карандашом неровную черту и по разные стороны от этой черты обосновались совершенно различные миры. За нашей спиной тихо шелестели под легким вечерним ветром начинавшие желтеть листочки деревьев и стелилась по земле короткая мягкая трава, выбрасывая из себя невысокие кучерявые кустики. А впереди расстилалось мертвое пространство, покрытое бурыми, пожухлыми нитями бывшей травы, из которой торчали обломанные полусгнившие стволы деревьев, корявые ветви, напоминавшие повалившиеся кладбищенские кресты. Этот унылый пейзаж дополняли разбросанные, зеркально гладкие окна почти черной воды, вскипавшей порой пузырями выбрасываемого газа.
Все пространство над болотом было заполнено белесой ядовитой пеленой, висевшей над самой поверхностью плотным облаком, постепенно истончавшимся и исчезавшим высоко в сером небе. Самое интересное заключалось в том, что эта пелена стояла размытой полупрозрачной клубящейся стеной сразу за черной чертой неподвижной воды, но не переползала на живой берег.
Теперь я понял, что имел в виду Пропат, говоря о полете над этим болотом.
Солнце уже скрылось за горизонтом, когда мы разбили лагерь и поужинали. Пропат, ковыряя в зубах заостренной веточкой, задумчиво рассматривал быстро погружающееся в темноту болото. Скоро только багровые отблески нашего небольшого костерка, перепрыгивая через черное зеркало граничной воды, выхватывали из темноты мертвечину болота.
На нашей стороне раздавались привычные звуки ночного леса – стрекотание сверчков, редкие нестройные крики лягушек, несколько неожиданные осенью, нечастое хлопанье крыльев птицы, вспугнутой ночной тенью, а над чернотой болота висела тяжелая мертвая тишина.
Пропат вызвался подежурить первую половину ночи, и я, хотя и считал это напрасным, не стал возражать. Мне показалось, что ему просто хочется побыть одному и подумать о тех переменах в его жизни, которые принес ему этот день. Я уже собрался отправиться в палатку, как вдруг из темноты в освещенный круг вступили двое довольно странно одетых людей.
Их широкие свободные штаны, стянутые на поясе и щиколотках, больше всего напоминали самые обыкновенные шаровары, хотя они и были изготовлены из плотной тяжелой ткани. Под штанами нахально желтели невиданные мной раньше… лапти. Кроме штанов и лаптей, на обоих ребятках были надеты прямо на голое тело овчинные безрукавки нестриженым мехом наружу, так что в своей верхней части они напоминали не то медведей, не то троллей. На головах оба имели столь же мохнатые шапочки, с узкими ушками, кокетливо завязанными под подбородком. На поясе у них висели длинные, кривые и, судя по тому, как оттягивались их пояса, очень тяжелые сабли.
Выйдя на свет, один из прибывших молча почесал свою шапку, а второй, видимо, старший в этой паре, коротко приказал:
– Поехали!…
– Ну вот… – проворчал Пропат, не двигаясь с места, – я же предупреждал…
Я несколько секунд разглядывал эти два пугала, а потом недовольно произнес:
– Ничего себе!… Заявляются какие-то бомжеватые личности, и ни с того ни с сего – «поехали»! Куда поехали?! Зачем поехали?!
– А то ты не знаешь?… – нагло ухмыльнулся тот, что начал разговор. Молчавший снова поскреб свою шапку.
– А то – знаю?… – не менее нагло ухмыльнулся я в ответ.
– Ну тогда объясняю для таких темных, как ты, – посерьезнел говорливый. – Вы должны проследовать с нами в фамильный замок барона Кузела, поскольку находитесь на его земле, поскольку на его земле вне замка ночевать запрещается!
При этих словах оба башибузука гордо подбоченились, поднимая авторитет местной власти.
– Какой такой барон Козел?! – удивился я, не обращая внимание на предупреждающий взгляд Пропата. – Откуда у этого Козла права на эту землю?! Пусть предъявит официально заверенную выписку из государственного кадастра земель!
– Чего предъявит?! – растерялся старший, а его помощник, стараясь быть полезным начальству, вполголоса подсказал:
– Просит показать какую-то письку от какого-то кастрата…
– Заткнись! – рявкнул начальник на съежившегося подчиненного и, повернувшись ко мне, потребовал: – А ну, повтори, что сказал?!
– Уши сначала развяжи, – нагло заявил я ему, – а то снова ничего не поймешь!
Физиономия у башибузука начала багроветь. До него наконец дошло, что я просто издеваюсь над ним.
– Ах ты, значит, так?! – угрожающе зашипел он, вытягивая из ножен свою кривую «селедку». – Ты, значит, барона Кузела Козлом называть, да еще какого-то кастрата от него требовать?! Ну!… Ну, быть тебе поротым… – И он сделал шаг вперед.
Я быстро переплел особым образом пальцы правой руки и дунул с ладони
