широкими ремнями, уплотняя, утрамбовывая его содержимое.
Попутчики магистра, сгрудившись возле повозок, молча, с изумлением наблюдали за происходящим. И только Светлому Вану, не отстававшему от магистра, было видно, с каким трудом удерживает тот свой посох. Руки Лисьего Хвоста сотрясала крупная дрожь, переступавшие мелкими шажками ноги подгибались в коленях, спина все более сгибалась от непосильного напряжения. Но магистр, не останавливаясь, продвигался все ближе и ближе к сжимавшейся туче, а деревянная фигурка на его посохе продолжала свою непонятную работу.
Через несколько долгих секунд лохматая, грозно погромыхивающая и посверкивающая туча превратилась в тугой, плотный шар размером с тележное колесо. И тут крыса изменила ритм и амплитуду своих движений. Размах хвоста стал короче и четче, а остаток тучи приподнялся над землей и принялся перекатываться, словно его мяли, сбивали, похлопывали огромные невидимые ладони. Темный шар продолжал уплотняться, уменьшаясь в размерах и покрываясь все более плотным буроватым налетом.
Не прошло и полутора минут, как посреди освободившейся дороги остался лежать небольшой бурый камешек – то, во что превратилась грозная, непреодолимая преграда. Магистр выпрямил свой посох, и крыса буквально съехала по нему на свое постоянное место. Ее длиннющий хвост бессильно обвис, а затем, словно нехотя, обвил посох.
Лисий Хвост подошел к камешку и наклонился, внимательно его разглядывая, а потом протянул руку, чтобы подобрать его, и вдруг бессильно осел прямо в дорожную пыль. В ту же секунду рядом с ним оказался Светлый Ван. Он подхватил магистра и осторожно опустил его на дорогу.
Через мгновение к ним подъехала повозка, и Ван вместе с рыжим возчиком уложили магистра внутрь. Затем Ван забрался в фургон, уселся рядом с магистром, аккуратно уложив его посох вдоль борта, и откинул скрывавший голову магистра капюшон. Лисий Хвост лежал, закрыв глаза. Его лицо, прочерченное резкими глубокими морщинами, выглядело изможденным и было мокро от пота. Покрасневшие веки вздрагивали, словно ему в глаза бил яркий свет, а сухие потрескавшиеся губы шептали что-то непонятное. Его редкие седые волосы намокли и сбились, открывая лысину на затылке.
Ван положил голову магистра себе на колени и, достав из кармана огромный клетчатый носовой платок, принялся осторожно отирать пот с его лица. Их попутчики окружили повозку и с благоговением смотрели на лежащего старика, который только что на их глазах сотворил невероятное волшебство. И никто из них не заметил, как рыжий возчик сунул в карман магистерской хламиды небольшой, но очень тяжелый камешек, покрытый плотным бурым налетом.
А затем хозяин повозки взобрался на свое место и, обернувшись к окружавшим ее людям, проворчал:
– Ну что, так и будем стоять?… Дорога-то свободна, или мы на праздник уже не спешим?…
Их попутчики, будто очнувшись, засуетились, рассаживаясь по фургонам, и через минуту караван уже втягивался под кроны высоких деревьев, стоявших на опушке светлого, праздничного леса.
Дорога несколько сузилась, зажатая высокими светло-серыми стволами елей и густым подлеском. Ее бурое, извилистое полотно перерезали узловатые бугры корней. Поэтому возницы придерживали лошадей, уменьшая, насколько можно, тряску. И все-таки фургоны грохотали, скрипя и раскачиваясь, а большинство пассажиров спустились на землю, предпочитая идти пешком.
Рыжий возница, по-прежнему правивший передним фургоном, постоянно оглядывался на своих пассажиров и, видимо, очень переживал, что не может обеспечить более плавной езды. Внутри фургона Светлый Ван старался устроить лежащего магистра поудобнее.
А магистр спал. Спал, несмотря на оглушительный грохот и скрип, беспрерывную тряску и раскачивание фургона. Он снова был в абсолютной темноте, его снова убаюкивала теплая ласковая сырость, он снова еще не родился. Но теперь он знал, что в этой темноте, этом тепле и сырости можно услышать кое-что интересное, и поэтому он спал, прислушиваясь к окружающему его сну.
И он услышал. Он услышал странный монотонный голос, который бубнил не переставая, без пауз и интонаций. Этот голос не был похож ни на один из слышанных магистром голосов, и только через некоторое время он понял, что так мог бы говорить обладатель хрипловатого «прокуренного» баритона из его первого сна. А может, это был вовсе не голос, а просто размышления?
«Интересно, что это за дрянь разлеглась посередь дороги? Сроду ничего подобного не видел. Да, по-моему, и Обретшая Суть тоже. Я же видел, как она растерялась. Если бы не наш гость, ни за что не проехать. Хорошо, что Обретшая Суть сменила полную пелену на частичную, а то кто бы этой дрянью занялся? И правильно я этот камешек ему в карман засунул – он же сам хотел его подобрать, только сил не хватило. А если эта дрянь, что он в камешек запрятал, снова развернется, ему опять придется ею заняться… Да кто еще с этой дрянью справиться сможет?… И что это за дрянь?… Зачем она посреди дороги разлеглась?… Никогда такого не было… Может, она из-за этого „магистра“ здесь появилась?… Имя- то какое странное – „магистр“, словно он из неведомой земли явился. И про наши обычаи ничего не знает… Сам вопрос едет задавать, и не знает, что вопрос задавать надо… А как Обретшая Суть с ним нянчится… Скорей бы этот лес кончался, а то эта тряска из нашего „магистра“ остаток сил вытряхнет. И что это за дрянь посередь дороги разлеглась?…»
Голос продолжал что-то бормотать, но Лисий Хвост уже не слушал. Его сон прервался размышлениями. Он вдруг понял, что именно во сне может спокойно все обдумать, не беспокоясь, что его прервут или отвлекут.
Значит, так! После перехода он оказался в совершенно реальном мире. По крайней мере в этом он точно уверен. До встречи с «разбойничками» его окружала действительность без какого-либо изъяна. Первый признак морока он обнаружил при встрече с тем бородатым мужиком, который оказался предводителем шайки и прозывался Кудлатый Хват. Там он сразу увидел трещину и опознал морок. Но ведь он с этим мороком быстро разделался! Не было ни Кудлатого Хвата, ни четверых душегубов, так, одно наваждение. И нес это Наваждение, сам того не зная, белокурый паренек, ставший его спутником. До города они дошли в совершенно реальном мире. Разве что всадники… Ведь всадники-то были без седел! Какая ж верховая езда без седла!… Потом постоялый двор. Хозяин оглушительно орал, в этом нет никакого сомнения, он отлично слышал эти вопли. А потом и этот гоблин, и его попутчик заявили, будто ему послышалось, и разговаривать стали нормально… Только ему не послышалось! Но он же не обнаружил никакой трещинки… Или наваждение было настолько искусным, что ему было не под силу разобраться?… Ну, это вряд ли!… Он все-таки магистр, и в наваждениях собаку съел!… А эта дрянь на дороге! Это ведь точно не морок. Это скорее ловушка… или даже откровенный перехват… Перехват кого?… Перехват его!… Но кто знал, что он окажется в этом Мире, на Дороге к Тань-Шао? Кто?!
А может, не надо себя накручивать? Лучше спокойно разобраться, что происходит. В конце концов, он направляется туда, куда ему надо, и если с ним кто-то играет в непонятные игры, рано или поздно ему придется объяснить правила игры. Или же он будет играть по своим правилам, и тогда…
И тогда магистр проснулся.
Фургон катился по мягкой дорожной пыли среди полей и лугов предгорий. Лес, куда их не пускала ловушка, давно остался позади. Вокруг стояла тишина, и лишь иногда легкий скрип колеса или позвякивание сбруи нарушало ее. Магистр открыл глаза и увидел над собой высокое голубое небо с легкими белыми облачками в вышине, перечерченное четырьмя черными полосками каркаса снятого тента. По тому, как высокие облака были подкрашены розовым, он понял, что дело идет к вечеру. Он чувствовал себя отдохнувшим и бодрым.
«А ведь я проспал почти весь день!» – подумал он. Потянувшись, Лисий Хвост сел и огляделся. Их фургон по-прежнему двигался первым. Светлый Ван сидел рядом с возницей и о чем-то тихо с ним переговаривался. Их разговор совершенно не нарушал окружающую тишину. Остальные три фургона каравана растянулись длинной цепочкой, так, чтобы пыль, поднятая передним фургоном, не слишком досаждала следующим. Солнце действительно висело уже достаточно низко над горизонтом,
