Не успел Лисий Хвост оглядеться, как из-за недалекого кустика послышался голос беля Озема:
– Ну так что, Серый Магистр, ты все еще хочешь заставить меня изменить мою традицию?
Лисий Хвост шагнул в направлении голоса и только тут понял, что сжимает в своей руке свой, совершенно целый посох. На его навершии, поблескивая багровыми бусинами глаз, замерла крыса.
Привычно размашисто переставляя посох, Лисий Хвост двинулся на голос, но когда он вроде бы достиг этого места и наклонился, разглядывая кусты, впереди и несколько левее снова раздалось:
– Нет, магистр, так ты меня не найдешь… Надо быстрее двигаться.
Лисий Хвост метнулся в сторону, но чуть сзади и правее раздалось довольное хихиканье.
И тогда магистр понял, что сможет выбраться из этого неуютного места, только если поймает хозяина этого мерзкого голоска. Он напряг свое внимание, чтобы молниеносно реагировать на любой звук. Его движения стали необычайно быстрыми и точными. Но проклятый голос был неуловим.
«Ничего, – подумал про себя Лисий Хвост, – рано или поздно ты мне попадешься».
А в то время, когда в кабинете Главного хранителя трона разгорался поединок между двумя чародеями, телега с осужденной на сожжение прибыла к месту казни. Центральная площадь была запружена народом. От костра и помоста, на котором расположился верховный трибунал, толпу отделяла плотная шеренга алебардщиков. За этой шеренгой, по кругу расположился десяток стрелков с приготовленными луками.
Осужденную сняли с повозки, и она сама, безропотно и молча, поднялась по приставной лестнице к поперечной перекладине, прибитой на установленном столбе. Ее ноги привязали к этой перекладине, а руки завели за столб и там так же связали. Когда лестницу убрали, все увидели высоко вознесенную над площадью молоденькую девушку с развевающимися темными волосами.
Стражники, прихватив лестницу, шустро отбежали в сторону, а вокруг сложенных под столбом вязанок хвороста побежала быстрая фиолетовая искра заклятия, отгораживая живых от уже мертвой.
Толпа качнулась назад и мгновенно замолчала, пораженная молодостью и обреченностью жертвы.
Между тем председатель трибунала встал и принялся читать указ Великого ханифа об осуждении служителя второго круга. Указ был короткий: виновата – костер! Председатель трибунала быстро дочитал его до конца и поднял руку, готовясь поджечь хворост.
И в этот момент в потемневшем вечернем небе показалась черная точка. Вначале на нее никто не обратил внимания, но точка быстро приближалась, увеличиваясь в размерах. Скоро в воздухе прямо над костром зависла девичья фигура, облаченная в кольчужный доспех с мечом и кинжалом у пояса и луком за плечом.
Тысячи глаз с изумлением следили за тем, как эта странная летунья сделала круг над готовым вспыхнуть костром, а затем громко крикнула:
– Злата, потянись ко мне! Злата, потянись!…
Но стоявшая на костре девушка даже не пошевелилась. Она смотрела широко открытыми глазами прямо перед собой и не отвечала на призыв.
Тогда крылатая воительница снизилась и, повиснув над трибуналом, громко крикнула:
– Только попробуйте поджечь костер! Я вас в порошок сотру!
И словно в ответ на ее предупреждение, раздался визг Феко:
– Ведьма!!! Поджигайте немедленно!!!
От помоста трибунала в темнеющий хворост ударили три яркие молнии, и сухое топливо мгновенно запылало.
– А-а-а-а-а-а! – пронесся над площадью дикий Машин вопль, и закованная в сталь фигурка, выхватив кинжал, ринулась сверху к костру.
Но она не добралась до осужденной. Со всего размаху Мария врезалась в защитный купол, окружавший костер, и ее отбросило в сторону от фиолетово замерцавшей преграды.
Костер быстро разгорался, а Машенька еще и еще раз пыталась пробить окружающую его защиту. Толпа в растерянности наблюдала за безрезультатными попытками Маши добраться до своей подруги, и тут раздался сильный мужской голос:
– Эту молоденькую девушку сжигают только потому, что так пожелал негодяй Озем!
Толпа ахнула, и сотни голов разом повернулись в сторону говорившего. Невдалеке от помоста трибунала, на кирпичной стене, отгораживавшей от площади владения какого-то беля, стоял, держась за каменный столб, Ширван. Он оглядел толпу горящим взглядом и снова громко заговорил:
– Эта девушка добра и милосердна! Она вернула мне мой голос, она смогла залечить мою проломленную тюремщиками голову. Она готова была помочь любому, попавшему в беду! И вот этого добрейшего человека сжигают по одному слову негодяя! А вы стоите и любуетесь на это злодейство!
Сила его слов была такова, что даже Мария прекратила свои попытки прорвать завесу и, поднявшись над костром, слушала барда.
– Если вы допустите гибель этого светлого ребенка вы станете самым гнусным и убогим народом во вселенной. Народом, лишенным души! Вы станете воплощением подлости и мерзости…
Толпа глухо зароптала, и в этот момент снова раздался короткий визг Феко:
– Капитан, что ты стоишь! Немедленно заткни ему глотку!
Тоненько тенькнула тетива. И оперенная черным гусиным пером стрела вошла в излеченное Златой горло, навсегда заставив умолкнуть «Совесть ханифата».
Ширван еще мгновение стоял на стене, а потом медленно поднял руку к древку стрелы и, сломав ее, высоко над головой поднял оперение. Он еще что-то хотел сказать, но кровь хлынула через раскрытые губы и его уже мертвое тело рухнуло на камни мостовой.
Толпа мгновенно окружила упавшего поэта, и тут высоко надо всеми раздался оглушающий хохот. Люди вскинули головы и увидели, что закованная в броню фигура, сжимая в руке длинный, изящно изогнутый лук, пикирует на помост трибунала. В следующий момент, блеснув белым оперением, стрела сошла с дуги лука. И тут же вниз с помоста полетело затянутое в черное тело Феко. Белое оперение торчало у него из правого глаза.
В ответ две чернооперенные стрелы, пущенные дрогнувшими руками, тюкнули в кольчугу на груди девушки.
И снова над площадью прокатился оглушительный хохот. Машенька зависла над самым костром и, выхватывая стрелы из колчана за спиной, парами посылала их в цель. Пораженная толпа наблюдала, как сразу две стрелы, соскальзывая с костяной накладки лука, расходились уже в воздухе, находя каждая свою цель.
Первыми легли лучники, это не заняло у Маши и двадцати секунд. Затем она хладнокровно, не тратя зря ни одного выстрела, расстреляла трибунал. Потом настала очередь алебардщиков. Вместе с тем она не бросала отчаянных попыток пробиться к костру, надеясь, что со смертью кого-то из палачей рухнет наговор, поддерживающий защитный купол.
Но все было напрасно. Купол держал кто-то недосягаемый для ее стрел.
