– Откуда ты знаешь?
– Разве это важно? – улыбнулся я онемевшими губами, не выпуская ее руки.
Она в ответ тоже заулыбалась сквозь слезы.
– Хорошо. Я обещаю… Илюша, что никогда не буду перетаскивать никаких голых мужиков… Ну может быть, тебя.
Я наклонился и поцеловал ей руку. Она быстро выдернула свою ладошку и, мелькнув желтой юбкой, скрылась за углом. А я остался стоять с открытым ртом и ощущением теплоты ее ладошки в своей руке.
Из этого остолбенелого состояния меня вывела, конечно, Леди.
– Илья, ты как-нибудь уж определись, в какую сторону будешь переставлять ноги. К Ворону или за своей феей. Или ты решил весь день здесь простоять?
Я тряхнул головой, вздохнул и зашагал в сторону конюшни.
В переулке, почти под окнами нашей комнаты, в глухом заборе напротив гостиницы была врезана маленькая калитка. Когда я толкнул ее, она, противно взвизгнув, отворилась, и за ней открылся довольно просторный двор, в глубине которого располагалась конюшня. Большие распахнутые ворота выводили со двора на противоположную улицу. Подозвав замызганного паренька, подгребавшего по двору катыши конского навоза, я спросил, где разместили моего боевого коня. Тот, раскрыв рот, как будто ему трудно было дышать, помолчал, а затем, бросив свою лопату, выразил желание «самолично проводить господина к его коню» и тут же исчез в холодном полумраке конюшни. Я быстро последовал за ним и чуть было не наткнулся на крошечное существо, одетое в яркую желтую курточку и алые бриджи жокея, с грязными до черноты босыми ногами, весьма напоминавшими копыта, и гладко причесанной головой, которую венчал шикарный вороной «конский» хвост, спускавшийся почти до чисто выметенного пола.
– Прошу прощения, – обратился я к нему, – а куда направился паренек?
– Какой паренек? – ответил он визгливым фальцетом.
– Тот, который только что сюда вошел. Он обещал проводить меня к моему коню.
– Так это я. – И гном радостно осклабился, показав крупные редкие зубы. Он тут же развернулся и потопал в глубь конюшни. Мне пришлось двинуться следом за ним.
– За последние десять секунд ты здорово изменился, – с удивлением протянул я.
Гном, не оборачиваясь, заверещал:
– Это когда я выхожу во двор, на солнце, я меняюсь, а на самом деле я вот какой. – Тут он резко затормозил и, расставив в стороны руки со сжатыми кулачками, медленно покрутился на месте, демонстрируя себя.
Я опять едва не налетел на него и уже с некоторым раздражением заявил:
– Прекрасно, я запомнил. А как мне тебя называть, если вдруг ты мне понадобишься?
Гном, быстро перебирая своими копытами, уже двигал дальше и на ходу, не оборачиваясь, с гордостью ответил:
– Я – лошадный!
– Ни разу не слышал такой фамилии, – удивился я, возобновляя свой бег за лидером. Леди на моем плече чуть слышно хихикнула.
Гном встал как вкопанный и, резко повернувшись, уставился на меня, решив, видимо, что я над ним издеваюсь, но, увидев мою совершенно серьезную физиономию, заявил:
– А я ни разу не слышал, чтобы у лошадного была фамилия. Лошадный – я! – снова гордо произнес он.
На этот раз он меня не застал врасплох, мне удалось вовремя затормозить и избежать очередного столкновения. Лошадный стоял, выпрямившись во весь свой крошечный рост, выпятив грудь и глядя на меня снизу вверх, смешно задирая голову. Его прическа мела чистый пол конюшни. Он явно ждал от меня какого-нибудь нового глупого вопроса.
Я не обманул его ожиданий.
– Но имя-то у тебя есть? Не могу же я орать на весь двор: «Лошадный! Лошадный!»
Он вдруг польщенно улыбнулся и, двинувшись дальше, заверещал:
– Ну, если ты хочешь дружить, я, конечно, могу сказать тебе свое имя. Хотя все именно орут: «Лошадный, лошадный».
– Конечно, я хочу дружить, – как можно убедительнее проговорил я.
Лошадный опять резко остановился и уставился на меня своими глазенками.
– И ты будешь по-дружески приносить мне угощение? – Он с надеждой смотрел мне в глаза.
– Конечно, – честно заявил я. – Особенно если ты мне, как другу, скажешь, что ты больше всего любишь.
Он вдруг судорожно сглотнул и с восторгом произнес:
– Овсяное печенье, – подумал и добавил: – Кило.
– Заметано, – бодро ответил я. – Так как же мне тебя звать?
Лошадный потупился и заскреб ножкой по полу. Потом исподлобья бросил на меня взгляд и застенчиво спросил:
– А ты смеяться не будешь?
Леди опять хихикнула.
– С какой стати? – возмущенно ответил я. – Как можно над другом смеяться?
Лошадный глубоко вздохнул и прошептал:
– Миша.
– Отлично, Михаил, – уточнил я. – А меня можешь звать Илья, или Вепрь.
Он укоризненно на меня посмотрел и повторил:
– Меня зовут Миша.
Я мгновенно поправился:
– Хорошо, Миша, пойдем все-таки посмотрим Ворона.
Миша повернулся и заторопился дальше по проходу между стойлами. Я припустился за ним.
Ворон встретил нас тихим ржанием и вначале потянулся к лошадному. Тот, привстав на цыпочки, погладил его по носу и, повернув голову в мою сторону, шепотом спросил:
– Ты сахар принес?
Я в растерянности пожал плечами, и тогда Миша, выудив из своего кармана, сунул мне в руку липкий белый обломок. Я протянул ладонь Ворону. Тот осторожно, прихватив сахар губами, ткнулся мне в ладонь носом. Я, войдя к Ворону в просторное стойло, внимательно его оглядел. Выглядел тот, на мой непросвещенный взгляд, прекрасно и был готов к продолжению нашего путешествия.
– Ты не беспокойся, – раздался резкий голосок Миши, – конь будет в полном порядке.
– А кто тебя сменяет? – обратился я своему новому другу.
– Как это сменяет? – удивился тот.
– Ну, когда ты отдыхаешь.
– Когда я отдыхаю? – Миша, похоже, меня не понимал.
– Ты же не прикован к этой конюшне. У тебя должно быть свободное время, сходить куда-нибудь, развлечься там?..
Он задумчиво склонил голову набок.
– Я что-то не пойму, – заверещал он через мгновение. – Я здесь один и всегда, и дальше двора не ухожу. И какое время свободное с развлечением, я не знаю. А знаю я лошадей, и чего им надо, и чего им не надо. – Он опять немного помолчал и обиженно добавил: – А если ты дружить не хочешь, так и скажи!
– Я друзьями не бросаюсь, – гордо заявил я. – А вопросы задаю, потому что хочу о своем друге все знать, чтобы быть ему полезным. А ты сразу обижаться.
Мы уже вышли из стойла Ворона и двигались к выходу. После этих моих слов Миша вдруг взял меня за палец и неожиданно грустно сказал:
– Я не обижаюсь. Только знаешь, Вепрь, никто со мной не дружит, а все орут: «Лошадный, лошадный». И никто меня не угощает, а я со двора выйти не могу, заклятие не дает.
Что-то перехватило мне горло, и я, часто заморгав, не удержался и погладил его по гладкой головке.
В этот момент я вышел на залитый солнцем двор. Рядом со мной никого не было, в густой тени коридора
