тебя избегать по другой причине. А если ты когда-нибудь узнаешь мою историю, то сам скорее всего не захочешь меня больше видеть.
Клянусь, я увидел, как у нее в глазах блеснули слезы.
Я воткнул ложечку в недоеденное мороженое, встал и торжественно произнес:
– Пусть эта голова станет лысой, как коленка, пусть эти руки вытянутся до колен, а спина согнется дугой, пусть эти ноги не смогут сделать ни шагу, пусть мои мозги высохнут, как песок Сахары, пусть я заболею всем, что содержится в пяти томах Медицинской энциклопедии, пусть я забуду, как меня зовут, пусть… Что бы еще такое себе пожелать? В общем, пусть со мной случится все что угодно, если я по своей воле не захочу тебя видеть. Аминь…
Видимо, я выглядел достаточно комично, потому что слезинки на ее глазах мгновенно высохли, а на губы вернулась ее замечательная улыбка. Правда, все немногочисленные присутствующие, глядя на меня, просто покатывались со смеху, но мне было наплевать. Пожалуй, впервые в жизни мне было наплевать на то, что обо мне подумают окружающие. Главное, что она улыбалась!
– Болтун ты, Илюшка. – Она впервые назвала меня по имени, и мое сердце запело, что ему не хочется покоя.
– Ладно, давай рассказывай…
– Мой рассказ… – начал я голосом ведущего из старых радиопостановок, – …будет недолгим и грустным. Я – Милин Илья Евгеньевич, родился в славном городе Москве в одна тысяча девятьсот шестьдесят девятом году от Рождества Христова…
Я не буду пересказывать все, что я плел Людмиле, большую часть этой истории я изложил в начале этих записок. Правда, в этот раз мое повествование не было таким сухим, наоборот, оно изобиловало самыми замечательными подробностями, которые доказывали, каким замечательным и неповторимым был рассказчик. И никакой лжи! И пусть кто-нибудь попробует меня осудить! А закончил я свою исповедь следующим пассажем:
– …И вот в ночь с прошлого понедельника на вторник мне приснился сон. Странный, яркий, запомнившийся мне в мельчайших деталях, сон. Будто бы я попал в неведомый мир, в котором почти все жители постоянно и систематически используют магию, в котором я – чужой и не очень желанный гость, в котором за мной охотились могущественные маги, а мне помогали странные, порой совсем нечеловеческие существа. В конце концов мне удалось вернуться назад, или проснуться, я точно не знаю, только оказалось, что я проснулся двадцать четвертого числа. То ли я проспал пять суток, то ли я эти пять суток где-то провел, не знаю. Вот после этого сна у меня появились всякие аномальные способности.
В течение всего моего повествования она ни разу меня не перебила. Она слушала, буквально раскрыв рот, как слушают увлекательную детективную повесть. Я ведь ей рассказывал банальную повесть о жизни рядового, достаточно среднего москвича, не более… О том, что со мною было в моем сне, я только бегло упомянул.
Когда я замолчал, мы уже давно покинули кафе и подходили к «Авиамоторной».
Мы остановились на пустой трамвайной остановке. Было еще светло, но чувствовалось, что вечер вот- вот накроет город потемневшим звездным небом. Уличная суета практически утихла, прохожих было немного, оно и понятно – это не центр города, фланирующих гостей и обслуживающего их персонала здесь не было. Она повернулась ко мне и неожиданно произнесла:
– Значит, ты теперь совсем один. У тебя никого нет?
– Знаешь, я тоже так думал. Но оказалось, что в моей квартире, как я только вчера узнал, вместе со мной живет еще одно существо. Просто я его до сих пор не видел. Или он очень хорошо прятался.
– Кто же это? – ее очень заинтересовал мой сосед.
– А ты смеяться не будешь?
– Ну почему я должна смеяться?
– Это… домовой. Его зовут Гаврила Егорыч.
– Ну и что! Я тоже встречала домового…
Вот этого я ну никак не ожидал. Может, она просто не хочет показать, насколько я по-идиотски выгляжу, мелькнула у меня мысль. Но она спокойно продолжила:
– У нас дома тоже живет домовой. Я его давно разглядела, еще когда маленькая была. Он сначала, видимо, думал, что его никто не видит, и шкодил напропалую, а когда понял, что я его вижу, стал прятаться. Я так хочу с ним подружиться, а он прячется!
– И как же он выглядит?
Она не почувствовала расставленную ловушку.
– Маленький такой, беленький, лохматенький, даже личико лохматенькое. Такой смешной! Он утащил у мамы рейтузы, отрезал у них чулки и бегает теперь в таких смешных штанишках. Когда я маме рассказала, что я вижу домового, она сказала, что у меня это наследственное… – Она неожиданно замолчала, и я почувствовал, как она напряглась и замкнулась в себе.
Я ласково положил руку на ее ладонь. Тут из-за поворота, погромыхивая, показался наш трамвай за номером тридцать четыре. Вагон был почти пустой. Мы устроились рядышком в середине салона. Людмила положила букет на колени и отвернулась к окну. Вагон тронулся и не спеша покатил вдоль шоссе Энтузиастов, бывшей Владимирки, воспетой русскими поэтами, писателями и художниками. Мы немного помолчали, а затем я спросил:
– Теперь ты обо мне все знаешь. Можно я спрошу тебя?
Она бросила на меня быстрый взгляд и молча кивнула.
– У тебя на пальце замечательный перстень, откуда он? Как он к тебе попал? – Похоже, я опять ее испугал – так она на меня поглядела. – Если ты не хочешь – не рассказывай! – торопливо добавил я.
Она снова отвернулась к окну и помолчала. А затем, долгим взглядом поглядев мне прямо в лицо, произнесла:
– Нет, пожалуй, я лучше сразу все тебе расскажу. Так будет… честно.
Она еще помолчала и начала свой рассказ:
– Ты должен знать, что на мне лежит проклятие…
Я оторопело оглядел это милое, чудесное лицо и брякнул:
– Не замечаю никаких признаков проклятия…
– Ты меня не перебивай. Мне и так достаточно сложно об этом говорить…
Рассказывала Людмила довольно сбивчиво и как-то нервно. Было видно, что эту историю мало кто от нее слышал, она не предназначалась для частого пользования. Часто она замолкала, то ли подыскивая правильные слова, то ли еще раз переживая трагедию своего положения. Если говорить коротко, то произошло следующее.
Давным-давно прапрапра… бабушка Людмилы жила совершенно в другом, неведомом мире. Будучи еще совсем юной, прекрасной девушкой, она без памяти влюбилась в молодого человека – великого воина и могучего чародея. Ее любимого преследовали могущественные недруги и наконец схватили и привели на казнь. Но тот на глазах своей любимой уничтожил своего главного преследователя и, порубив огромное количество воинского люда, вошел в замок Зла, принадлежавший страшному дракону. Когда она со своими друзьями смогла последовать за своим любимым, они обнаружили, что страшный дракон убит, а прекрасный юноша – великий воин и могучий чародей – исчез. Злые чары унесли его в неведомый мир.
Безутешная в своем горе, она долго бродила по многим мирам, пока не оказалась на Земле. Ей к тому времени было уже немало лет, но она была по-прежнему прекрасна. Здесь в нее влюбился могущественный лорд. И когда она отказалась разделить с ним ложе, он ее изнасиловал. Прапрапра… бабушка Людмилы тоже владела магией, и хотя ее сила была невелика, она смогла с ее помощью уничтожить этого лорда – он умер от страшной, неизвестной болезни, буквально сгноившей его тело. Ее бросили в темницу и через некоторое время сожгли, как ведьму. Но незадолго перед казнью она родила девочку. Когда огонь уже лизал ее ноги, она произнесла проклятие своему роду. Оно заключалось в том, что ее дочь могла родить только одного ребенка, и это была бы девочка. Та, в свою очередь, могла родить тоже только одну дочь… и так далее. Более того, все ее потомки должны были искать ее возлюбленного во всех достижимых мирах и не могли полюбить кого-либо другого. Если любовь или просто доброжелательное отношение появлялось у ее наследницы к какому-нибудь мужчине, тот непременно погибал от неведомой болезни.
Как уже было сказано, основательницу рода сожгли на костре инквизиции. Хотели сжечь и ее дочь, как
