медицину стихий – на медицину скальпеля. Главный вопрос любой древней науки «что происходит?» заменили на «как происходит?».
– Ну, как происходит – это тоже интересно.
– Конечно, интересно. Это и должно было быть и интересно, и более безопасно, чтобы люди сменили свои ориентиры. Но в результате наука магии, чуда, волшебства, метаморфозы, наука повелевать стихиями была заменена метрами, штуками, килограммами, секундами. Наука, в которой во главе стоял человек и все подчинялось интересам человека, заменена наукой, в которой человек занимает двадцатое место.
И почему-то все это названо прогрессом. Видимо, из-за достигнутой возможности практически мгновенно и полностью уничтожить этот мир. Кроме того, сейчас ясно, что научно-технический путь нашей цивилизации – это тупик. Мы прошли этот путь и уперлись в энергетический кризис, сырьевой кризис, экологический кризис…
– Зачем же сгущать краски, не так уж все и страшно… – Я говорил бодро, хотя от яростной убежденности этого седого добродушного старика мне становилось все больше не по себе.
– Эх, Илюша, я и рад бы увидеть в сегодня что-нибудь радостное и светлое… – Он перебил сам себя. – Пойми, магия исчезла не в результате появления современного научного мировоззрения. Наоборот, современная наука родилась на развалинах магии. Кто-то очень постарался, чтобы отвратить человечество от магии.
– Ха! – прервал я его. – Этот кто-то должен был обладать чудовищным могуществом. Такое дело по силам разве что какому-нибудь языческому божеству!
Антип бросил на меня быстрый, странно напряженный взгляд и тихо пробормотал:
– Я боюсь, что ты недалек от истины. Именно божество. Только не языческое. Все языческие боги имели довольно четкие, строго ограниченные функции. – Он помолчал и задумчиво добавил: – Может быть, это было сделано потому, что люди слишком талантливы в магической науке, слишком быстро и хорошо ее осваивают, может быть, была другая причина, но наш мир словно прокляли…
Я сразу вспомнил Леди. Как она заявила, что пришлецы быстро осваивают магию и становятся очень сильными магами.
– Так вот… – продолжил после паузы несколько спокойнее Антип. – Как говорили, не так давно, рукой водящие работники, есть мнение, что надо попробовать вернуть магию в наш мир. Не ту магию, которую нам показывают по телевизору в занимательной программе «Третий глаз» Ивана Кононова, а магию настоящую. И магов настоящих. И они есть. Они не перестали рождаться – люди с магическими способностями. Только дар, за редчайшим исключением, спит. Спит из-за собственного неверия его носителя, спит из-за укоренившегося отношения к нему со страхом и неверием. Вот в тебе дар есть, и я хотел, чтобы он проснулся. Теперь в нашем мире одним магом больше. – Дед довольно заулыбался. – Я ответил на твой вопрос?
Теперь пришла моя очередь скрести щеку.
– Во-первых… – неуверенно начал я, – вы сами сказали, что кто-то очень заинтересован, чтобы магии на Земле не было. Значит, этот кто-то не даст вам спокойно заниматься подобными делами. Это общая часть. Во-вторых, и это личное, мне кажется, что до настоящего мага мне еще плыть-плыть, и вряд ли доплыть. Я практически своим даром, своей силой не владею, а по имеющимся у меня сведениям, меня уже пытались… – я пожевал губами, подыскивая слово, – …успокоить. Когда я только родился. Что же вы мне прикажете делать? Затаиться и не высовываться? Тогда какой толк от моего пробуждения?
Дед Антип молча, с какой-то ласковой усмешкой слушал мою довольно сбивчивую речь. Он, похоже, знал ответы на стоящие передо мной загадки.
– Или вы можете предложить мне учителя?.. – наконец решился я.
– Учителя ты должен выбрать сам… – Он продолжал улыбаться.
И тут до меня дошло:
– Вы меня, можно сказать, вычислили. Вы, как я понял, кому-то там доказали, что меня можно подвергнуть… инициации, сиречь – пробуждению. Вы взяли на себя проведение среди меня разъяснительной работы. Так не могли бы вы стать моим учителем?
Его лицо стало строгим. Он потянул из-за ворота белую цепочку, на которой висел причудливо завитой медальон. Зажав медальон в кулаке, он прикрыл глаза и глухим, каким-то утробным голосом спросил:
– Илья Милин, ты твердо и окончательно решил поступить в ученики к чародею?
От его вопроса меня пробил озноб, а ладони мгновенно стали мокрыми, но я, выпрямившись на своем диванчике, твердо ответил:
– Да.
Он снова заправил медальон за ворот, пристально и как-то раздумчиво взглянул на меня, а затем, бросив: «Подожди», – вышел из кухни. Я посмотрел на Ваньку, о котором посреди разговора почти забыл. Тот дремал, свернувшись клубком, но когда я на него взглянул, тут же поднял голову и приоткрыл один глаз.
Дед Антип вернулся, еще раз внимательно на меня посмотрел, вздохнул и произнес:
– Ну что ж, пошли…
Я встал и, сглотнув слюну, прошептал пересохшими губами:
– Кота брать?
Антип неожиданно улыбнулся:
– Зачем? Он уже посвящен. Пусть ждет здесь. И ничего с ним здесь не случится, не волнуйся.
Мы вышли из ярко освещенной и такой уютной кухни в затемненный коридор и почти сразу свернули за угол, в сторону комнат. В маленьком холле старик прошел мимо дверей, ведущих в комнаты, и подошел к узкой, какой-то неприметной дверце, скрывавшей, по-моему, стенной шкаф. Еще раз обернувшись и оглядев меня, Антип открыл эту дверку, за которой неожиданно оказалось… зеркало. Высокое, почти от пола до потолка, зеркало без рамы, в котором отразилась небольшая, аккуратная фигурка хозяина и выглядывающая из-за нее моя растерянная физиономия.
– Ну что ж, пошли… – еще раз повторил дед и… шагнул в зеркало. Это было настолько неожиданно, что я даже не успел удивиться. Антип мгновенно исчез, но тут же из зеркала показалась часть его головы, срезанная зеркальной поверхностью от макушки, через ухо до подбородка и недовольно проговорила:
– Ну, шагай быстрей, нам долго идти!
Я шагнул за ним, не ощущая никакой преграды, и оказался в слабо освещенном, довольно широком коридоре, обшитом деревянными панелями. Оглянувшись, я увидел… зеркало, в котором смутно виднелся я сам и шагавший по коридору дед. Я быстренько двинулся за ним.
Мы шли довольно долго по сумрачным и ярко освещенным коридорам, пересекали анфилады комнат, залитые солнцем, и ночные, с сияющими за окнами звездами. Мы шагали по сиявшему наборному паркету, толстым восточным коврам, мраморным плитам. Я с интересом оглядывал стены, обитые старинными гобеленами и шелками, а порой оклеенные ультрасовременными обоями. В комнатах, а иногда целых залах, которые мы оставляли за спиной, в идеальном порядке была расставлена мебель – порой древняя, но прекрасно сохранившаяся, – из дуба или красного дерева, а порой выполненная из гнутых железных трубок, обтянутых парусиной, и напоминавшая своими формами бред сумасшедшего абстракциониста. Однажды мы еле-еле смогли перебраться через завал из старых кресел и стульев, перегородивший узкий, пыльный коридор.
Но по всему пути нашего следования мы не встретили ни одного живого существа, ни одной закрытой двери, не было слышно ни одного звука, кроме наших размеренных шагов, звука либо отдававшего громкое эхо, либо тонувшего в коврах и тканях.
Я давно потерял направление движения, но, по моему разумению, мы должны были уже покинуть не только пределы Антиповой квартиры, но и оказаться за стенами его дома, тем более что мы не опускались и не поднимались по лестницам. Но мы продолжали свое бесконечное движение между стенами этой странной, выпавшей из знакомого пространства постройки.
И тут дед Антип, шедший как Вергилий впереди меня, резко свернул за угол. Я последовал за ним – а куда еще я мог последовать – и обнаружил, что стою перед высокой резной и вызолоченной дверью, напоминающей двери Павловского дворца, а рядом со мной стоит… совсем не дед Антип. За ручку двери держался рослый, широкоплечий мужчина лет сорока, с темно-каштановой, волнистой шевелюрой, с породистым, гордым лицом, украшенным тонкими усиками и элегантной эспаньолкой.
