пистолет, повел его, воющего от боли, обратно к дому.
Несчастному Петру, когда он осознал, что произошло, было не до поимки убийцы — на его руках умирала Юля… Пуля попала ей в грудь, — теряя сознание, она все пыталась ему что-то сказать, но получались лишь хриплые стоны… Так она и скончалась в его объятиях — еще до приезда «скорой помощи».
Глава 39. Расплата
Нелепая, трагическая гибель Юли сразила ее родных и близких, повергла в глубокий траур всех друзей и знакомых. Много пролили слез; только о том и говорили, проклинали убийцу, выражали сочувствие родителям, потерявшим единственную дочь и Петру, против которого, по общему мнению, и было направлено это злодейское преступление. Подозревали конкурентов.
Чета Яневичей замкнулась в четырех стенах, ни с кем не общалась и никого не принимала. Раиса Васильевна впала в тяжелую нервную депрессию, совсем занемогла и не вставала с постели. Муж неотлучно находился рядом, боясь потерять и ее… От горя и отчаяния остатки волос на его лысой голове стали совершенно седыми, он враз превратился в старика.
Заниматься организацией похорон дочери родители оказались не в состоянии, все хлопоты легли на плечи Петра и его родных. Ценой больших усилий, а вернее, затрат на взятки удалось договориться о выделении небольшого участка для погребения Юли рядом с могилой родителей Михаила Юрьевича Юсупова на Ваганьковском кладбище. Там недавно выкорчевали старое, высохшее дерево.
— Если удалить и эти негодные деревья, здесь можно обустроить фамильный участок. — Администратор кладбища, маленький, неопрятный толстяк, указал отцу и сыну Юсуповым на окружающие могилу три старые, полузасохшие липы.
Опустил глаза, многозначительно добавил:
— Это, естественно, вам дорого обойдется.
Договорились об отпевании в кладбищенской церкви.
— Какое ужасное несчастье! Какая трагедия! — сердечно посочувствовал им осанистый батюшка, внешне больше похожий на профессора, чем на священнослужителя, и поднял глаза к небу. — Так, видно, Богу угодно — взять к себе эту чистую душу. Царствие небесное!
Похороны Юли назначили на вторник в полдень. Оплатив счет в конторе ритуальных услуг, Петр и Михаил Юрьевич отправились к безутешным Яневичам — надо вместе решить оставшиеся вопросы. К тяжелому горю Петра добавлялось еще неизъяснимое чувство стыда, — словно он виноват, что случайно остался жив… Разговаривать с родителями Юли, видеться с ними — особенно трудно.
Когда появились в квартире на Зубовской и заглянули в спальню. Раиса Васильевна при виде Петра вновь бурно зарыдала; небритый заплаканный Яневич сделал им знак рукой, — мол, выйдите пока. Мрачно потупившись, отец и сын удалились в гостиную; немного успокоив жену, к ним присоединился Лев Ефимович.
— Вы уж извините, — пробормотал он охрипшим голосом. — Происшедшее нас подкосило. Сам никак не могу взять себя в руки… Чего же ждать от несчастной, больной матери?
Ни Петр, ни Михаил Юрьевич не нашли слов утешения; Яневич сделал над собой усилие, спросил:
— С похоронами все устроено? На Ваганьковском? Когда? Нет, простите, не могу! — И не выдержал, зарыдал, безвольно опустив голову на руки.
Юсуповы молча ему сопереживали; овладев собой, Лев Ефимович благодарно сказал, утирая мокрым платком глаза:
— Спасибо, друзья! Не знаю, что бы мы сейчас делали без вас… Я совершенно разбит, уничтожен!..
— Понимаем, делаем все, что необходимо. Вам ни о чем не надо беспокоиться, — ласково промолвил Михаил Юрьевич. — Твоя задача, дорогой Лев Ефимович, — проявить стойкость самому и помочь выдержать этот ужасный удар судьбы жене.
— Я тоже убит наповал, до сих пор не могу поверить, что это не страшный сон… — прошептал Петр. — Уж слишком все жестоко, несправедливо… Меня должны хоронить, а не Юленьку!
— Не нужно лишних слов, сын! — строго посмотрел на него Михаил Юрьевич. — Юленьку не вернуть. Такова, видно, ее доля, не нам спорить с судьбой.
Повернулся к Яневичу, положил ему руку на плечо.
— Мужайся, дружище! Очень тяжело, но нужно выдержать. — И слегка встряхнул безутешного отца. — Тебе сейчас нужно позаботиться о жене.
Сделал знак сыну, поднялся, попрощался.
— Будьте готовы во вторник, к одиннадцати; оповестите всех родственников, кто будет участвовать в похоронах. За вами сюда заедет автобус. В полдень на кладбище отпевание.
— Родственников немного… Мы уже дали отбой. С Анфисой наберется человек восемь, — отозвался не поднимая головы Яневич.
— Ничего, мест в автобусе всем хватит. А для поминок Петя снял близлежащее кафе. Все как полагается.
Руководство «Цветмета» обедало в отдельном зале при заводской столовой. Петр уже заканчивал с едой, когда к нему подошел худощавый человек в мешковатом, дешевом костюме. Генеральный директор с трудом узнал следователя Лаврентьева — он вел дело об убийстве Юли: до этого видел его только в милицейской форме. Тот поздоровался, подсел к его столику.
— Мне сказали о вашем прибытии, — кивнул ему Петр. — Удалось что-нибудь выяснить?
— Версия мести конкурентов не подтверждается. Никому не известно, чтобы конкуренты что-то замышляли, — с кислым видом сообщил следователь. — Лещук утверждает, что пошел на убийство из личной ненависти. Но он лжет.
— Почему вы так думаете? Он уже нападал на меня раньше и ранил ножом.
— Да, он сам об этом говорил, и, конечно, личные мотивы у него присутствовали, — признал Лаврентьев. — Но мы обнаружили у него крупную сумму в валюте — это свидетельствует, что заказ был.
Петра это не убедило.
— Деньги он мог скопить от торговли наркотиками.
— Вряд ли мог что-то скопить, этот отпетый наркоман, — возразил следователь. — Я убежден, что заказчик был, и мы скоро его установим!
— Это каким же образом? Думаете, убийца признается?
— Вот именно! — строго взглянул на него Лаврентьев. — У Лещука уже началась ломка. А мы его избавим от этих мук, только когда скажет правду.
— Ну назовет он кого-то, чтобы получить свою наркоту. — Петр скептически сжал губы. — Надо же еще доказать, что это не оговор?
— На деньгах сохранились «пальчики», — усмехнулся следователь. — Они-то и помогут выяснить истину.
На этом разговор закончился и, попрощавшись, Лаврентьев отправился к себе на Петровку, убийцу содержали в камере предварительного заключения МУРа. Прибыв на место, следователь убедился, что не ошибся в расчетах: Альберт Лещук бьется в истерике, требует инъекции наркотика.
Когда в камеру к нему вошел Лаврентьев, он уже обессилел, — пуская изо рта пену, распластался на грязном полу. Завидев вошедшего, снова взвыл; тот сразу пресек новый приступ истерики, пнув его легонько ногой.
— А ну, вставай! Нечего тут концерты устраивать, не у мамки в гостях! Хочешь получить дозу — говори: кто тебе заплатил? Будешь запираться — подыхай как собака!
«Хрен тебе, хитрый мент! Знаю, что мне будет за групповой сговор. — Даже испытывая муки, Алик трезво соображал. — Уж лучше буду косить под личную вражду. Не выдержат — сжалятся!»
— Говорю — стрелял из ненависти! — истерично выкрикнул он. — Он мне жизнь поломал! Это из-за него я наркоманом стал… Помогите, не дайте умереть!
— К жалости взываешь? Да за то, что беременную женщину убил, казнить тебя мало! — Лаврентьев в сердцах пнул его снова, уже почувствительнее. — Хватит валяться! Показания давать все же придется.
Движимый нестерпимым желанием получить вожделенный укол, Лещук с трудом поднялся с пола, — он весь трясся.