В ту ночь мне снился пепел – я бредил им. Он был то холодным, то горячим или даже горящим. Невысокие языки пламени пробивались сквозь него и лизали что-то черное. Огонь не рассеивал тьму, а лишь обозначал ее бесконечность. Воздух обжигал, душил, я метался в кольце. В кольце концов я искал конец кольца. Время стало крошевом и мелькало передо мной: я смотрел на крупицы, пытаясь сложить всю картину. Я понимал – что-то не так. Что-то не на своем месте. Это мучило меня – головоломку эту надо было решать во чтобы то ни стало. Это был кошмар. И тут меня разбудили, чтобы ввергнуть в другой кошмар. В кошмар, от которого невозможно проснуться. На улице стояла тьма – почти как в моем сне. Посреди палатки стоял майор Тронд с саблей в руке. Я слышал, как он кричал:
– Просыпайтесь! К оружию! Солдаты вскакивали и начинали одеваться. Через проход я крикнул:
– Чего кричишь? Мы же выступаем только завтра?
– Какое завтра?!? Линия фронта прорвана !!! Нас окружают! Но он был не прав – к тому времени нас уже окружили.
Это был классический прорыв – такие описываются в книгах по стратегии и тактике, но от этого они не становятся менее эффективными или неожиданными. Сначала был удар тяжелой кавалерией по стыкам двух армий. Сводная бригада совершила почти подвиг, ввязавшись в бой с наступающими. Они держались до последнего, хотя у них был один шанс из сотни, что они выстоят до прихода подкрепления. Они не выстояли. Подкрепление опоздало на полчаса – этого хватило, чтобы не получилось подвига, ведь подвиг – это привилегия победителей. Подкрепление разбили на марше, и катастрофа стала неизбежной. В прорыв ушли мобильные части, пехота укрепила брешь и начала его расширять. Как капля крови в стакане воды, они растворялись, закручивая спирали охватов все новых и новых пространств. Капля за каплей – и вот уже вода становится красной. Дивизия за дивизией –и мы уже не знали, что делать. Приказы шли один за одним, терялись по дороге, задерживались, обгоняли и перечили друг другу. Но паника прошла – верней мы к ней привыкли. И крупицами мы наносили на штабные карты доклады и слухи. Ситуация была не блестящей – да что там, она была ужасной. Мы были в котле – наша хоругвь и еще пять дивизий, из которых три потрепанные в боях, одна свежая резервная и еще одна в стадии переформирования. Две последние вели бои, прикрывая наш тыл. Хотя тогда уже нельзя было сказать, где тыл, а где передний край. Мы прикрывали тех, кто прикрывал нас – теперь передний край был везде. Командование принял генерал… Я забыл его имя – он приехал в войска с ревизией и вдруг оказался в окружении. Все твердили о скорейшем прорыве, ведь известно, что наилучший момент для прорыва, когда окружающие не успели укрепиться, коммуникации не наведены, а свои войска недостаточно оттеснены от котла. Но был другой приказ, пришедший из центра: «Стоять!!!». Иногда такая тактика оправдана – окруженные оттягивают на себя войска, а в это время на большой земле союзники собираются силами и идут на прорыв. И мы стояли – три дня почти непрерывных боев. Приказы следовали один за другим, но все реже и короче. Последний приказ был коротким до предела – всего четыре слова. В иных случаях его можно было принять за что угодно. Но это был приказ – он пришел к нам в тот день и час, когда новый удар располовинил наш котел. Тогда всем стало ясно, что никто нас спасать не собирается. После того приказа мы были вольны делать все, что угодно – идти на прорыв, драться до последнего или сдаться в ту же секунду. Делать то, что позволяют силы и совесть. Полковник, имя которого я забыл, сформулировал это четырьмя словами: «Каждый сам за себя».
– Будем прорываться, – сказал Тронд, передав лист с приказом мне. Я прочитал его – все четыре слова.
– Что делать с приказом? – спросил я.
– Брось в огонь, – ответил Дель. Он повернулся к остальным и повысил голос:
– Вообще, господа, все лишнее в огонь – запасную амуницию, бумаги, документы. Что не горит – испортить. Лишнее оружие и запасных лошадей отдать в линейные части. Шифровальщику… – майор сделал и я увидел как Шеель стал белей снега. – Шифровальщику уничтожить ключи. На рассвете выступаем…. На рассвете… На границе ночи и дня есть тонкая грань, когда солнце еще не взошло, но его свет уже пробивается из-за горизонта. Для тех, кто не спал ночь, становится светло. Достаточно светло для глаз, что привыкли к темноте ночи. Но если в эту минуту разбудить спящего, то для него будет стоять тьма. Мы ждали этот час, эту минуту. Ждали в холоде умирающей ночи. Чтобы не выдать свое бодрствования, мы не жгли костров, и не пользовались магией. Люди и лошади бродили в тумане будто призраки.
– Выдвигаемся, – наконец проговорил Тронд. Мы говорили тихо, боясь спугнуть тишину. И к переднему краю мы двигались медленно и тихо. Лишь немногие ехали верхом, – большинство вело лошадей под уздцы. И вот Дель Тронд поднял руку вверх. Мы остановились перед рывком. Теперь уже все были в седлах. Тронд смотрел вперед, будто мог что-то разглядеть в этом тумане. Я видел как шевелятся его уши и нос – тихий ветер дул на нас. Я тоже прислушался – но ничего не услышал.
– Ну что, Дже, прорвемся? – спросил он наконец, поправляя перчатки.
– Должны, – ответил я, пожав плечами.
– Тогда вперед. Майор поднял руку вверх, призывая к вниманию, а потом махнул вперед. И мы рухнули в атаку, как рушатся с большой высоты камни: один за одним и все больше и больше. Живой лавиной мы неслись к их позициям. Дель Тронд приказал всем молчать и мне приходилось изо всех сил сжимать челюсти, чтобы не раскричаться от страха и возбуждения. Меня оглушал стук копыт и сердец. Но когда передо мной будто из-под земли вырос пикенер, я расколол саблей ему голову – и оглох от своего крика. Мгновением позже я понял – кричали все: кричала бандера, кричала хоругвь, кричал солдат, которому я только что развалил голову. Слишком быстро – вот что я могу сказать о том бое. Да и вряд ли то можно назвать боем. То был прорыв на рывок, мы не могли себе позволить увязнуть, давая врагу шанс прислать подкрепление или организовать новый заслон. Когда на ровном месте конь Дель Тронда упал, я не стал останавливаться. Конь упал без всяких внешних причин – может попал на полном скаку в нору. Конь рухнул на передние копыта и Тронд перелетел через его голову. Я едва успел отвернуть коня, чтобы не растоптать его – это было все, что я мог для него сделать. Не остановился никто – мы так договорились еще ночью. Не останавливаться ни в каком случае –даже если остановится эта война. Бой закончился так же быстро как и начался. Одно мгновение – и мы уже вышли из окружения. Последней жертвой мог стать фуражир на телеге с сеном. У него были все шансы умереть так ничего и не поняв. Мы вылетели из тумана на дорогу как раз перед его подводой. Он смотрел на нас испуганно и удивленно. Привстав в стременах я, занес саблю, но удара так и не сделал. Мы проехали мимо – война продолжалась, но бой был закончен. Миль пять мы ехали по дороге, потом свернули в лес по руслу реки. Я не сверялся по картам – некогда было. Да и карт было немного, все лишнее я сжег. Все говорило, что прорыв удался – преследования не было… Мы плутали в лесах часа два, когда кто-то сзади не крикнул:
– Командир, кони устают… Надо привал делать. Я развернул коня – люди останавливались и спешивались. Странное дело, – подумалось мне, – они никогда не признаются в своей усталости, сославшись на усталость остальных или на лошадей. Ибо они были хорошими солдатами. Я тоже спешился, отпустил коня и присел на траву. Кто-то подошел ко мне со спины.
– Что будем делать, командир, – я узнал голос Шееля. Я осмотрелся, но рядом с нами никого не было.
– Командир? – переспросил я.
– Ну да, – ответил Шеель: Дель Тронд или в плену или погиб. В отсутствии командира хоругви его место занимает начальник штаба… То есть ты… Все было правильно. Я пожал плечами. Прорыв удался, но мы все еще были в тылу врага. Конечно же я догадывался, что когда-нибудь буду командовать хоругвью, но ни на секунду не предполагал, что буду принимать командование в подобных условиях. Командовать, решать за других – здесь уже нельзя взмахнуть крыльями и оставить всех и вся на земле.
– Так что будем делать. Я сорвал травинку и засунул ее меж зубами. В ночь перед прорывом я вызубрил карты местности, через которую мы должны были прорываться. Много лесов, поменьше полей, немного болот, маленькие деревни, дороги, непроходимые в дождь. Большак на западе, реки на северо-востоке. Но меня интересовал другой вопрос:
– Шеель, как думаешь, как глубоко мы в тылу?
– Не знаю.
– А примерно?
– И примерно не знаю. От пяти до сотни миль. Ну ты это сам знаешь. Я это действительно знал.
– А связаться с большой землей?
