Время близилось к полночи, а они были пока еще так же далеки от своей цели, как и час назад, когда только пришли сюда. Из зала то и дело выпархивали очень даже симпатичные, со вкусом одетые молодые особы, надевали роскошные шубы или модно сшитые пальто и в сопровождении отдельных, чрезвычайно внимательных к ним лиц мужского пола покидали ресторан.
— Это не они? — спросил соскучившийся писатель, кивком указав на очередную порцию молодых дам.
— Они, — подтвердил участковый. — Но не те, что нам нужны.
Когда выпорхнула очередная партия красоток, писатель нетерпеливо поставил вопрос ребром:
— Папиросницы?
— Да, — не моргнув глазом подтвердил участковый, — но не наши. Они с мужьями.
„С мужьями?' — про себя удивился писатель, но вслух ничего не сказал. Дожив до зрелых лет, он не переставал удивляться, как много на свете удивительного и необычного. „Не могут же быть папиросницами все женщины, которые приходят в ресторан, — продолжал размышлять он. — Не слишком ли их много для одного ресторана? Это было бы нелогично. Впрочем, еще Шекспир в „Гамлете' отмечал, что на свете много такого, чего не знают даже мудрецы.
Писатель устал. Непроизвольно он все сильнее подпирал плечом мраморный столб, у которого стоял, и с сожалением думал, что еще один вечер жизни потерян безвозвратно и без пользы для отечества и себя лично. С холодным сердцем он наблюдал за тщеславной суетой разгоряченных людей толпящихся у гардероба. „Как много значения придают люди виду тряпок, размышлял он, и шкур убитых животных надетых на себя. Сколько неразумных поступков совершают они ради них.'
Неожиданно ход его мыслей прервал участковый. „Они!' — тихо сказал он писателю и жестом остановил двух молодых женщин, направлявшихся к выходу. Одна из них — рослая, крупная в короткой рыжей шубе была похожа на переодетого гренадера. У второй — брюнетки в черном кожаном пальто было бледное, усталое лицо, взгляд серо-голубых глаз сосредоточен и сердит.
— Прошу предъявить документы, — откозырнув, сказал им участковый. Молодые женщины уставились на него как на выпрыгнувшего из-за деревьев и заговорившего ихтиозавра.
— На каком основании вы требуете у нас документы? — возмущенно спросила женщина-гренадер.
— На основании Положения о паспортном режиме, — четко и вразумительно объяснил участковый. Он даже чуточку насмешливо улыбался.
„Контактность прежде всего', отметил про себя писатель.
Женщина-гренадер выхватила из своей сумочки паспорт и едва ли не швырнула его участковому. Брюнетка заявила, что паспорта у нее с собой нет. Видно было, что она настроена решительно.
— В таком случае прошу вас пройти со мной, — сказал участковый.
— Это почему же? — захлебнувшимся от едва сдерживаемого гнева голосом спросила брюнетка. — Вы не имеете права задерживать меня.
— Имею, — разъяснил участковый. — Ровно на три часа. И ни на одну минуту больше. Установим вашу личность, разберемся. А вы свободны, — сказал он рослой молодой особе, не замедлившей уйти.
„Неужели они папиросницы? — думал писатель. — Может быть с точки зрения участкового все женщины на свете папиросницы, или по крайней мере склонны к этому занятию. Стоит только оказаться в подходящих условиях'.
Брюнетка, явно преодолевая внутреннее сопротивление, подчинилась просьбе участкового и они направились через еще спящий по-зимнему сквер по слегка подтаявшему насту снега в сторону большого дома, где находилась резиденция участкового — „Пункт охраны общественного порядка.' Первым шел участковый, за ним — брюнетка, замыкал шествие писатель, не перестававший удивляться, как все переменчиво в мире. „Только что, всего пять минут назад она покидала ресторан и мысленно была уже дома. Ни сном, ни духом не ожидала, что ей предстоит эта прогулка. И вот уже она покорно следует в „Пункт охраны общественного порядка', где будут тщательно устанавливать ее личность и он, писатель, будет принимать в этом участие. Но ведь это все-таки лучше, чем если бы ее сбил автомобиль или если бы на нее напал грабитель. В конце концов, она могла просто упасть или подвернуть ногу. Поистине жизнь никому не гарантирует полной безопасности. И никто в этом подлунном мире не застрахован от неприятностей. Пожалуй даже это не худший вариант, — философски думал он. — Кто знает, возможно, ей чертовски повезло, и этот обходительный, но стойкий страж образцового общественного порядка невольно спас ее от худшего'.
Однако брюнетка явно не осознавала и не ценила этого и была до предела возмущена, что легко читалось по ее лицу. Едва они вошли в помещение „Пункта охраны общественного порядка' брюнетка достала из сумочки паспорт и протянула его участковому.
— Пожалуйста, если он вам так уж нужен… Участковый строго посмотрел на нее:
— Почему же вы обманули меня?
— Я просто забыла. А сейчас вспомнила. Участковый углубился в изучение паспорта, а писатель как воспитанный человек решил занять даму.
— Вы часто посещаете ресторан? — безо всякой задней мысли спросил он брюнетку.
Она восприняла его слова как выражение сочувствия и поддержки и немедленно откликнулась на нее светлой радостной улыбкой, неузнаваемо преобразившей ее лицо.
— Нет, что вы! Я не люблю рестораны. Это чистая случайность.
— А что вы любите? — вступая в игру, улыбнувшись, спросил писатель. — Только честно.
— Честно? — кокетливо переспросила она, забыв на минуту, где она и безмятежно, как в нормальной жизни, улыбаясь.
— Люблю капусту, как и каждая женщина. Участковый тем временем куда-то деловито звонил, проверял паспортные данные задержанной.
Что-то очень знакомое, близкое, мимолетное, как неясное воспоминание о забытом сне друг промелькнуло в дознании и чувствах писателя. Кого же напомнила ее чистая, яркая, словно бы солнечная улыбка, эти юные сияющие глаза. Кого?
— Вот уж не думал, что все женщины любят капусту, — сказал он, силясь прояснить в своем сознании нечеткие ощущения. Кажется, когда-то он уже видел ее. Начало нашего века. Плохо иллюминированная улица. Небольшая площадь у кинематографа. Прекрасная папиросница со своим первосортным товаром. Ее легкая как дуновение весеннего ветерка улыбка, смеющиеся глаза… Давний смешной сон — ему нужно было всего пять рублей для прекрасной папиросницы и он был бы счастлив. В мокром белье он ходил по знакомым писателям, пытаясь продать за пятерку какой-то нелепый сюжет. А когда, наконец, с таким трудом достал деньги, ее уже не было у кинематографа. Ах, боже мой! Неужели это она? Так поразительно похожа. Но ведь то был просто сон…
— Капуста — это деньги, — пояснил участковый, закончивший уточнение паспортных данных задержанной. — У вас на один месяц просрочен паспорт, — строго сказал он брюнетке, у которой при первых же его словах лицо снова сделалось каменным. — А это значит… Что это значит? — как учитель у нерадивого ученика спросил он.
— Не знаю, — сказала она, пожимая плечами. — Вам лучше знать.
— Это значит, что он недействителен. Видите, что здесь написано? В вашем же паспорте. Читаю. Пункт пятый: „По достижении гражданами 25-летнего и 45-летнего возраста… в паспорт вклеиваются новые фотографические карточки, соответствующие этим возрастам. Паспорта, не имеющие таких фотографических карточек, являются недействительными'. Ясно? Вам месяц назад исполнилось 25 лет, а вы не заменили фотографию. Ваш паспорт уже недействителен.
Впечатлительный писатель, пожалуй, испугался бы, доведись ему услышать эти грозные слова, прозвучавшие чуть ли не как судебный приговор. Но брюнетка нисколько не смутилась и с достоинством возразила участковому:
— Я имею право заменить фотографию в течение трех месяцев. Какие еще ко мне претензии?
Писатель был в восторге от ее выдержки, но, отнюдь, не участковый. Очевидно, у него были претензии. Он нахмурился, поиграл желваками.
— Не только герои Шекспира, мы тоже умеем укрощать строптивых, — сказал он, в упор глядя на брюнетку. — Благодарите бога, что сегодня у меня хорошее настроение, и я не хочу задерживать вас больше, хотя мог бы… Вы свободны.
