крепко обняла.
— Бедная моя сестричка, — прошептала она. — Бедная моя девочка!
Джаспин вырвался из ее рук. Дьяна потеряла равновесие и ударилась о землю ладонями.
— Отойди от меня! — закричал несчастный отец. — Дьяволица!
— Джаспин, — прошептала Дьяна, — что ты?
Дядя понадежнее схватил безжизненное тельце и, встав с колен, навис над ней.
— Убирайся! — прорычал он.
Подняв обутую в сапог ногу, толкнул ее в грудь. Дьяна упала на спину.
— Перестань! — крикнула она. — Джаспин, в чем дело?
— Это все ты виновата! Ты, проклятая ведьма! — Он занес кулак, собираясь ударить ее. Дьяна не пошевелилась, и вспышка гнева вдруг погасла. — Будь ты проклята, Дьяна, — взвыл он, опуская руку. — Будь проклята за то, что сделала это!
— Я? — изумилась Дьяна. — Это не я!
— Посмотри на мою малышку! — завопил Джаспин, поднимая ребенка, чтобы Дьяне было хорошо его видно. — Это Тарн тебе отомстил!
— Тебе не следовало пускать ее сюда, — сказал Имок. Он тоже плакал, и лицо у него было такое же обезумевшее. — Вот что она на нас навлекла, Джаспин. Я тебя предупреждал!
— Это не я! — возразила Дьяна. Голова у нее кружилась. От вонючего дыма затруднялось дыхание. — И это не Тарн. Это были люди Кэлака!
Джаспин крепче прижал к груди бездыханную дочь.
— Тарн тебя наказывает. Ему известно, где ты.
— Теперь он всех нас найдет! — добивал Имок, обращаясь к столпившимся вокруг него людям. — Мы все в опасности!
— Джаспин, пожалуйста! — Она умоляюще протянула руку, но дядя повернулся к ней спиной. — Ну пожалуйста!
— Больше не разговаривай со мной, Дьяна. На тебе лежит проклятие. И я это знал! О, я это знал! Это я виноват! — Он уронил голову и вновь стал рыдать над телом Шани, так что с трудом можно было разобрать его следующую фразу: — Ты больше мне не родня, девушка!
Ошеломленная, Дьяна бессильно опустила руки.
— Это не я. Это сделал Кэлак.
— Это ты привела их сюда! — прорычал Имок. — Ты сделала это, потому что на тебе лежит проклятие, как на твоем отце. Их привел сюда гнев дролов, гнев Тарна! — Он ухватился за полуоторванный воротник ее платья и начал трясти. — Нам следовало самим отправить тебя обратно к нему!
Дьяна вырвалась и отвесила Имоку тяжелую пощечину.
— Не смей прикасаться ко мне! — взорвалась она. — Я никогда к нему не пойду! Никогда! Лучше умереть!
Имок двинулся на нее.
— И я с удовольствием убил бы тебя. Видишь, что ты сделала? Твое неповиновение господину принесло в дом Джаспина эту смерть. Он был слишком добр, чтобы отказать тебе, но он не хотел тебя принять!
— Замолчи! — крикнул Джаспин. Он медленно повернулся к Дьяне и подошел к ней, снова демонстрируя хрупкое искалеченное тельце. — Посмотри на мою дочь, Дьяна. Посмотри, как ее убили.
Девушка не могла вынести это зрелище. Шани была для ее дяди всей жизнью. Солнышком, воздухом, целым миром. А теперь он остался один — не только вдовцом, но и бездетным. Все, чем был Джаспин, исчезло — и, наверное, навсегда.
— Ты глупая девчонка, Дьяна, — вымолвил дядя. — Тарн узнал о тебе. — Он широким жестом указал на окружавшую их разруху. — Все это — знак. Ты ему нужна. Это так, и тут уж ничего сделать невозможно.
— А он — дрол! — громогласно объявил Имок. — Он может призвать богов. И если Тарн будет знать, где ты, он скажет Форису. И военачальник нас накажет. — Он повернулся к другу. — Джаспин, прогони ее! Отправь ее к нему прямо сейчас. Не разрешай ей прятаться здесь. Он снова за ней явится!
— Вы все сошли с ума! — воскликнула Дьяна.
Она понимала, что спорить с жителями деревни бесполезно: они верили в то, что дролы обладают сверхъестественными способностями. Но переполнявшая ее ярость рвалась наружу.
— Тарн — просто искусник. Вы боитесь того, чего нет!
— Не слушай ее, Джаспин. Она любит нарцев, как ее отец. Отошли ее прочь!
Джаспин подошел к ней вплотную, и они уставились друг на друга — глаза в глаза, покрасневшие от слез и дыма. Лицо Дьяны окаменело. Она скорбела о смерти девочки, и сердце болело из-за того, что ее горе никому не нужно.
— Дядя, — молвила она ровным голосом, пытаясь сдержать гнев. — Не отсылайте меня.
Ей некуда было идти, и он прекрасно это знал. Она никогда не пойдет к Тарну. И в то же время умолять дядю она не могла. Не могла из-за ненависти, которую читала в его взгляде.
— Кое-кто собирается в Экл-Най, — сказал Джаспин. — Отправляйся с ними или возвращайся к Тарну. Мне все равно, что ты выберешь. В долине Дринг тебе нет места. Это земля Фориса. Мы — его люди. Отправляйся в Экл-Най. Иди с другими обожателями Нара.
— Но там же ничего нет! — с жаром возразила она. — Одни беженцы. Вы хотите, чтобы со мной стало то же?
Джаспин равнодушно пожал плечами.
— Мне все равно, что с тобой будет, Дьяна. Клянусь, ты такая же, как твой отец. В тебе нет почти ничего трийского.
Потом он повернулся к ней спиной и ушел, по-прежнему держа на руках свою дочку. Когда он исчез за людьми и дымом, Имок торжествующе осклабился: он смаковал победу, которой добивался с момента ее появления в деревне.
Дьяна провожала дядю взглядом, понимая, что он — последний родственник, которого она видит. Она осталась совсем одна. Девушка обхватила плечи руками и опустилась на землю, дав волю слезам.
3
В долине Дринг росли маки чудовищных размеров. За всю жизнь Ричиусу не приходилось видеть подобных цветов. Долина буквально утопала в них, крупных, роскошных, — оазис красоты после тоскливых траншей. В Арамуре тоже были маковые поля, но алые цветы его родины не могли сравниться с теми, что дарила здешняя земля. При виде белых и лиловых цветов он ощущал в себе нежность. Последние дни оказались просто чудесными.
Ричиус заправил перо за скрепы дневника. Он был рад вырваться на свободу из тесных траншей, ощутить на лице прикосновение капризных лучей люсел-лорского солнца. Не обращая внимания на бугристость горы у него за спиной, он улыбнулся солнцу. Его тепло было такое же приятное, ласковое, как прикосновение женских пальцев.
За горами никогда не говорили о красотах Люсел-Лора. Эти места, являвшиеся некой тайной, загадкой, следовало избегать. До того как попасть сюда, Ричиус даже ни разу не видел трийца. Но с самого раннего детства он слышал истории о белолицых вампирах и магах — быстрых как ветер и таких непонятных. Когда немного подрос и поумнел, он спросил отца про Люсел-Лор и трийцев. Дариус Вентран ответил с присущей ему категоричностью, что они порабощают своих женщин и еще более жестоки, чем нарские принцы.
— Как в Талистане? — спросил юный Ричиус. Этот вопрос очень встревожил отца. С того времени Ричиус немало слышал о трийцах. Они не были такими зверями, как их представляли в империи. Не были они и каннибалами. Даже дролы, несмотря на весь их фанатизм, иногда проявляли гуманность. Они не пытали своих пленных, как это делали нарцы из Черного Города, и не порабощали женщин в большей степени, нежели иные народы. В борделях Нара Ричиус встречал случаи пострашнее: там единственным источником дохода для обнищавшей женщины становилась торговля собственным телом.
Легкий ветерок пошевелил маки, и они защекотали подошвы босых ног. Принц по-детски захихикал и, смутившись, посмотрел в сторону Динадина и Люсилера, сидевших на траве; их разделяла игровая доска. Динадин пристально разглядывал причудливые деревянные фигуры, но веселый смех Ричиуса отвлек его, и он вопросительно поднял бровь.
