через потайную дверь. В Башне Правды были десятки потайных переходов, в которых Рошанны могли спрятаться от любопытных взглядов жителей Нара, собравшихся на зрелище. А хозяином башни был Дакель. С тех пор как Бьяджио стал императором, проницательный инквизитор возглавил Рошаннов. На инквизитора уже было два покушения. А сам Бьяджио был объектом бесчисленных заговоров. И сейчас предпочитал держаться в тени.
В коридоре он обнаружил пару приставленных к нему Ангелов Теней, свою личную охрану. Они ждали его в молчании, скрытые неумолимыми масками в виде серебряных черепов. Бьяджио, не сбавляя шага, прошел мимо, и охранники тут же пристроились следом. Остались позади громовые раскаты голоса Дакеля, эхом отдающиеся под сводами зала.
У Бьяджио мучительно болела голова, а глаза слипались от недосыпания. Ему страшно хотелось вернуться в Черный Дворец, уйти от тысячи обязанностей, давящих на него тяжелым грузом. Словно в тумане, он прошел по мраморным переходам башни и вскоре оказался у ворот, где дожидалась карета. Этот пышный экипаж был вырезан из черного дерева, и запрягали в него вороных лошадей. Кроме кучера, при экипаже находилась еще дюжина верховых Ангелов Теней, готовых защищать своего господина. Когда Бьяджио приблизился к воротам, какой-то раб низко поклонился ему и бросился открывать дверцу кареты. Он был светловолос и очень юн, и его красивое лицо и стройное тело заставили сердце императора забиться быстрее. Но Бьяджио был слишком утомлен, чтобы остановить свое внимание на юноше: он вошел в карету и упал на кожаные подушки, с облегчением глядя, как раб закрывает за ним дверь, оставляя его в благословенном одиночестве. Впервые за много часов его окружила тишина. Через окна кареты он смотрел, как его охрана садится на коней. Карета тронулась.
Вокруг него к небу возносились тысячи башен. Нар Великолепный Черный Город.
Бьяджио улыбнулся. Родина. И какая неблагодарная была борьба за возвращение! Прошло чуть больше года с тех пор, как он стал императором, и воспоминания о кровавом перевороте не уходили. Он вспоминал об этом всякий раз, когда у еды был странный вкус, и он боялся отравления, и когда к нему приходили известия об очередной гражданской войне. Год назад он запустил череду событий и теперь пытался прервать цепную реакцию. Ренато Бьяджио наклонил голову к окну, глядя на проносящуюся мимо столицу. Черный Дворец заслонял горизонт, словно многопалая рука. Привычная пелена дыма закрывала солнце, заставляя горизонт пылать характерными сполохами. Бесчисленные трубы плавилен и печей изрыгали едкие газы, выплевывая их высоко в небо.
Все было таким знакомым — и в то же время что-то изменилось. Столица была счастливее, когда императором был Аркус. Жизнь была более стабильной и предсказуемой. Все думали, что правление Аркуса будет вечным. Иное дело — его преемник. Власть Бьяджио была непрочной, и все это понимали. Вот почему в Наре шли гражданские войны и геноцид, вот почему ничтожества, подобные Ангорису, могли взлетать так высоко. Каждую неделю Бьяджио получал известия о новых злодеяниях, новых вспышках недовольства, новых убийствах королей. За последний год Нар обезумел, и все из-за одного просчета Бьяджио. Он предвидел, что его возвращение из изгнания вызовет проблемы, но не ожидал, что настолько серьезные.
Когда карета проезжала мимо груды развалин на месте Собора Мучеников, Бьяджио поморщился. Пустая площадка символизировала все то, что пошло не так. Реакция на разрушение Собора оказалась значительно более сильной, чем он ожидал. Он рассчитывал, что ставленники Эррита бросятся к нему, умоляя защитить их от Лисса. Однако они оказались стойкими и почти такими же фанатичными, как сам Эррит. И у сторонников епископа была хорошая память. Они знали, что именно Бьяджио выхолостил их религию. Именно он убил их епископа. Именно он приказал взорвать Собор. И он убил одиннадцать нарских правителей, чтобы завладеть железным троном. И теперь никто ему не доверяет.
Бьяджио закрыл глаза, чтобы не смотреть на руины Собора. Развалины стали постоянным, назойливым напоминанием о том, сколько работы ждет его впереди. Он был уже не тем человеком, который задумал взрыв, но ему еще предстояло это доказать.
— Я действительно изменился, — прошептал он.
Эти слова стали заклинанием, мантрой, которая помогала ему сосредоточиться. Прежде остроту его ума поддерживало снадобье Бовейдина, но он отказался от него, чтобы сохранить рассудок. И все же болезненная тяга к наркотику никогда его не оставляла. Отвыкание от эликсира было настоящим адом. Оно его чуть не убило. Но все-таки не убило.
— Я еще жив! — засмеялся он.
До него не добрался ни один убийца, а если Протекторат выполнит свою работу, то и не доберется. Дакель своими длинными руками удалит из империи все опухоли, и в Наре наступит мир. Не будет больше злобных тиранов вроде Ангориса, не будет гражданских войн. И весь Нар убедится в том, что его император изменился, что теперь он стал человеком справедливым и прозорливым. Человеком, достойным своего звания.
— Я больше не безумец! — прошептал Бьяджио. Глаза его были по-прежнему закрыты, голова привалилась к стеклу. Ритмичное покачивание кареты баюкало...
— Не безумец...
Дьяна Вэнтран назвала его сумасшедшим и была права. Долгие годы употребления продляющего жизнь снадобья превратили его мозги в жижу. Но он постепенно возрождается. За последний год он многого добился. Пока Протекторат работает прекрасно. Трибунал демонстрирует его силу, несмотря на то, что Нар раздирают силы хаоса. Хотя остатки церкви и нарские легионы ему не доверяют, у Бьяджио остались Рошанны, а у Рошаннов остались эшафоты. Если нужно, он может внушать страх.
Не всех, представавших перед Протекторатом, казнили. Бьяджио требовал, чтобы такое решение принималось при наличии доказательств. И это должно было быть выгодно с политической точки зрения. Ангорис — тиран, и жители Драконьего Клюва его ненавидят. Его казнь будет принята с радостью. И сейчас Бьяджио важно поддерживать свою популярность. Вскоре все народы, которые его ненавидели, признают его как правителя. Даже Талистан.
Бьяджио подумал, что, возможно, Элрад Лет уже подъезжает к Черному Городу, и вскоре заговорщика можно будет поставить перед Дакелем. Но у него хватит времени разобраться с Талистаном.
Измученный Бьяджио позволил себе отдаться грезам и не думать о Талистане и его мрачном короле, и о Дакеле в темной сутане, залитой светом свечей. Его мысли устремились на Кроут. На его родном острове весна в разгаре. Полная светлой печали картина заставила императора улыбнуться. Дорога до дворца была длинной. Бьяджио уцепился за воспоминания о золотых прибрежных песках и на время забыл свои заботы.
Но уже очень скоро карета остановилась у ворот Черного Дворца. Бьяджио протер глаза и одернул неопрятно сбившуюся одежду. Раб, который закрывал дверцу кареты, открыл ее и снова поклонился, приглашая императора выйти. Они находились во внутреннем дворе — первом из множества рядов, окружавших головокружительно высокое здание. Целая сеть дорог и каменных лестниц соединяла каждый ряд со следующим. На дворе собралось множество коней, телохранителей и слуг. Наверху нарские аристократы свешивались с балконов, наблюдая за возвращением своего правителя. Самые высокие шпили дворца терялись высоко в дымке, постоянно висевшей над городом.
Выходя из кареты, Бьяджио заметил, что к нему быстро приближаются двое. Один был низенький и смуглый, с диким взглядом. Второй — высокий и крепкий, больше похожий на стену, чем на человека. Никто не поверил бы, что эти двое — братья. Подойдя к императору, они опустились на колени, приветствуя его с привычным почтением.
— Добро пожаловать домой, мой господин, — сказал меньший из двух, поднимая голову и улыбаясь Бьяджио. Который мгновенно понял, что от него что-то скрывают.
— Спрячь свою глупую улыбочку и говори, что на твоем куцем умишке, Малтрак, — приказал Бьяджио.
Малтрак Исгарский и его брат Донхедрис встали с колен. Донхедрис, как обычно, молчал, предоставляя говорить брату.
— Не догадываетесь, господин? — ехидно спросил Малтрак. Бьяджио к нему благоволил, и он позволял себе иногда поддразнивать господина. — Неужели вы не видели?
— Чего я не видел? — проворчал Бьяджио. — Говори, Малтрак, иначе я пообедаю твоей печенкой.
— Вон, — сказал Малтрак, указывая за спину императора. — В гавани.
