Триец потянулся за бутылкой, налил себе чашку, но пить не стал, рассеянно перекатывая чашку между ладонями. В этот вечер Люсилера окутывала пелена самоосуждения. Он был мрачен с самого начала осады. Или, точнее, после трагических событий в Кесе. Ричиус взял из угла комнаты стул. Как и все в комнате, он был завален книгами и разными бумагами. Очистив стул, Ричиус подтащил его к столу и уселся перед Люсилером — так близко, что друг не мог не обращать на него внимания.
— Почему ты боишься? — спросил он. — Разве ты не понимаешь, что преимущество имеем мы?
Люсилер бросил на него пристальный взгляд.
— Похоже, ты один в этом уверен, Ричиус.
— Неужели? У Пракстин-Тара нет крыши над головой, запасов еды и воды. Дьявол — у него даже не осталось этой чертовой катапульты. У него есть только воины.
— Да, почти вдвое больше, чем у нас, — проворчал Люсилер. — Почему ты об этом забываешь?
Их спор снова пошел по замкнутому кругу, а Ричиус пришел сюда вовсе не за этим. Он отнял у Люсилера чашку и сказал:
— Я хочу, чтобы ты поговорил со мной. Ты чувствуешь себя виноватым в том, что случилось.
— Неужели? Какой ты наблюдательный.
— Но твоей вины тут нет. Люсилер рассмеялся.
— Конечно, есть! Мне следовало это предвидеть. Как дурак, я поехал в Кес и пытался договориться о мире. Я доверял Пракстин-Тару. — Он досадливо покачал головой. — Лоррис и Прис, до чего же я глуп! Я же знал, что собой представляет Пракстин-Тар! Я видел безумие в его глазах — и не обращал на это внимания. Так что прошу тебя, Ричиус: не пытайся уверить меня, будто я ни в чем не виноват. Меня моя вина устраивает. Мне с ней не одиноко.
Ричиус снова взял дневник Тарна.
— Разве сам Тарн не сказал тебе как-то, что Пракстин-Тару можно доверять? Разве он не обещал, что военачальник будет тебе верен?
— Это было давно, — парировал Люсилер, — когда Тарн был жив. И он не знал, что умрет или во что превратится Пракстин-Тар.
Ричиус кивнул. Все знали, как смерть Тарна подействовала на военачальника Рийна. Когда-то он был мелким диктатором, которому было достаточно править Рийном. Однако магия Тарна все изменила. Увидев способности Тарна, его «дар небес», Пракстин-Тар стал искренне верующим. И теперь он сам назначил себя преемником праведника, твердо вознамерившись открыть небесные врата, которые закрыла смерть Тарна. Некоторые говорили, будто Пракстин-Тар рвется к власти, потому что ему хочется получить волшебные способности, какие были у Тарна, и подчинить себе весь Люсел-Лор. Однако Ричиус так не считал. Люсилер встречался с Пракстин-Таром в Кесе и видел страдания военачальника. Пракстин-Тар начал крестовый поход. Он был уверен, что ведет священную войну.
— Он хочет говорить с богами, — сказал Люсилер. — Ему хочется снова увидеть их, как это было, пока Тарн был жив. И он не успокоится, пока не захватит Фалиндар, — в этом я не сомневаюсь. Как ты этого не видишь, Ричиус? Я не могу потерять Фалиндар. Он стал бастионом, последним безопасным уголком во всем Люсел-Лоре.
— Ну, это звучит несколько театрально.
— Ничуть. Это все, что осталось от мечты Тарна. И это мой дом. — Триец проницательно посмотрел на Ричиуса. — И твой тоже.
Эти слова заставили Ричиуса изумленно заморгать.
— Правда, — признал он. — Теперь я здесь чувствую себя дома.
Люсилер тепло улыбнулся.
— Да. Теперь ты счастлив, я это вижу. Раньше ты не был счастлив.
— Был! — запротестовал Ричиус. — Я всегда был счастлив.
— Ты всегда был беспокоен, как суетливая старуха, — рассмеялся Люсилер. — Все время возмущался, жаловался, никогда не был доволен тем, что имеешь. Но ты изменился. Скажи: ты еще думаешь об Арамуре?
Ричиус поморщился:
— Люсилер...
— Пожалуйста, ответь! — настоятельно попросил Люсилер. — Мне это важно! Ты действительно так хорошо себя чувствуешь в Фалиндаре, как это кажется со стороны? Или ты по-прежнему думаешь об Арамуре? Ты совсем перестал о нем говорить.
— Какой смысл? Арамур для меня потерян. Теперь я это сознаю.
— Правда?
— Почему ты начал меня об этом расспрашивать? Я ответил тебе правду, так что давай этот разговор закончим.
— Значит, теперь твой дом здесь?
— Да!
Люсилер сел прямо.
— Тогда ты должен понять, почему я так тревожусь. И тебе тоже следовало бы тревожиться. Если мы потеряем Фалиндар, мы потеряем не только жизнь. Мы потеряем дом. Снова.
Слова Люсилера были до боли логичны. У Ричиуса отняли Арамур, и понадобилось два года, чтобы он оправился после этой потери. Он все еще не полностью пришел в себя, но хотя бы заставил успокоиться безжалостных призраков прошлого. Тоска по родине не давала ему ничего, кроме боли.
— Я вспоминаю Арамур чаще, чем ты можешь себе представить, — признался Ричиус. — Иногда мне хочется отвезти туда Шани — просто чтобы показать. Эта страна — кусок моего сердца. И, наверное, так и будет до конца моих дней. Но мой дом теперь здесь. По крайней мере, это я, наконец, понял.
— И теперь мы оба должны бороться за наш дом, — сказал Люсилер.
— Правильно. И тебе пора перестать терзаться и считать себя виновным в осаде. Договорились?
Люсилер сделал последний глоток токки.
— Договорились. — Он закупорил бутылку и отставил ее подальше. — И что мы будем делать сейчас? Ждать, когда Пракстин-Тар вернется?
— Думаю, другого варианта у нас нет. Рано или поздно он вымотается. Иначе и быть не может.
— Очень может быть, что ждать придется долго, — заметил Люсилер. — Особенно если Кринион умрет.
Ричиусу самому захотелось хлебнуть токки. Если Кринион действительно погибнет, жажда мести' Пракстин-Тара будет неутолимой.
Для Пракстин-Тара самым мрачным местом на земле стал его шатер, где он дежурил у постели раненого сына. Час был поздний, и свечи на алтаре колебались на едва заметном ветру, отбрасывая нелепые тени на матерчатые стены. Кринион лежал на куче одеял, обнаженный по пояс и перебинтованный. С помощью разнообразно изогнутых ножей целитель Валтув сумел извлечь из тела Криниона большую часть щепок, и теперь грудь Криниона вся была в запекшейся крови и швах. Оставшись в шатре один, Пракстин-Тар молился о своем единственном сыне. Кринион по-прежнему не приходил в сознание, и Валтув не был уверен, что он очнется. Целитель сказал Пракстин-Тару, что раны молодого воина весьма серьезны, а удар по голове повредил ему мозг — возможно, необратимо. Теперь Кринион лежал в забытьи, не шевелясь, едва дыша.
— Услышь меня, Лоррис, — молился военачальник. — Прис, я молю тебя. Исцели моего сына. Нельзя, чтобы он умер...
Как всегда, Лоррис и Прис хранили молчание, и Пракстин-Тар почувствовал, как из его глаз выкатываются слезы бессилия. Он не мог понять, почему его молитвы остаются без ответа — даже теперь, когда решается столь многое. Кринион был хорошим сыном, истинным дролом, и боги-близнецы не имеют права притворяться глухими!
— Не имеете права! — прорычал Пракстин-Тар, открывая глаза. Он воздел руки, потряс сжатыми кулаками и закричал: — Вы меня слышите? Вы не имеете права! Я — Пракстин-Тар!
Пракстин— Тар слышал, как собственное имя звенит у него в ушах. Он бессильно понурился. Даже Кринион его не слышит -а ведь он совсем близко, только слаб, как новорожденный. Тяжелое одиночество легло на плечи военачальника. Сейчас он был бы рад ощутить прикосновение жены, услышать смех
