— Вы приехали за Вэнтраном, — догадался Мод. — Значит, вы в опасности. Фалиндар опасный. Фалгер поднял голову и что-то спросил.
— Он хочет знать, зачем вы ищите Кэлака. В Наре Кэлак вне закона. Вы увезете его с собой? Вы на него сердиты? На лице Роба читалась ярость.
— Сердиты? Нет, мы не сердимся. Он нужен для другого. В Арамуре нужна его помощь.
Мод перевел его слова внимательно слушавшему Фалгеру. Дети продолжали прижиматься к нему, словно хотели защитить от какой-то невидимой угрозы. Алазариан опустился перед предводителем беженцев на одно колено.
— Нам очень нужно найти Кэлака, — сказал он. — Пожалуйста, Фалгер: покажи нам дорогу, дай карту — помоги, чем можешь. Нам необходимо ехать.
Фалгер вздохнул:
— Пракстин-Тар.
— Знаю. Но у нас нет выхода. От этого зависит очень многое, это объяснить очень трудно. На самом деле я просто везу ему письмо. Но это важно. Ты понимаешь?
Фалгер пристально посмотрел на Алазариана, и на секунду между ними воцарилось полное понимание. Их ничто не разделяло — ни язык, ни расстояние, ни происхождение. Впервые в жизни Алазариан ощутил реальную связь со своим трийским наследием.
— Эта женщина Дьяна была тебе другом, — сказал он. — Я передам ей от тебя весточку. Я скажу, что видел тебя, что ты здоров. Мне сделать это, Фалгер?
Мод перевел его слова. Фалгер сразу же закивал головой и улыбнулся.
— А как насчет карты? — спросил Роб. — И еды? Она нам тоже пригодилась бы. Все, что помогло бы нам добраться до места.
— Может, нам стоит захватить один из их огнеметов, — пошутил Алазариан. — Он нам может пригодиться против Пракстин-Тара.
Мод перевел его слова Фалгеру. Выслушав его, Фалгер встал. Заговорив, он обратился исключительно к Алазариану, полностью игнорируя Джала Роба.
— Фалгер приглашает вас здесь отдохнуть, — сказал ему Мод. — Когда вы будете готовы ехать, он приготовит для вас карту. Еды мало, но мы поделимся.
Алазариан поклонился Фалгеру.
— Спасибо тебе, Фалгер, — сказал он. — Шэй cap.
Даже Джал Роб успел выучить эту трийскую фразу. Арамурец улыбнулся хозяевам башни и повторил слова Алазариана.
— Шэй cap, Фалгер, — сказал он. — Мы очень вам благодарны.
Мод увел их от Фалгера и ребятишек, пообещав горячей еды и место для сна. Алазариан ушел следом за Модом, успев бросить последний взгляд на трийца, которому каким-то образом удалось пробудить в нем голос крови.
19
Блэр Касрин спал один на холодной койке — и ему снились дурные сны. Много недель он плыл со своей командой на «Владыке ужаса» к Казархуну, на встречу с адмиралом Никабаром. И чем ближе была цель, тем страшнее становилось Касрину. Страхи не оставляли его и во время сна, заставляя беспокойно метаться. И, как это часто бывает во сне, его кошмар стал отдельной реальностью, такой же значимой для него, как и мир бодрствования.
Во сне Касрин видел себя юношей, стоящим на причале Черного Города. Ему едва исполнилось пятнадцать, и лицо у него было гладкое, а не заросшее щетиной, как сейчас. И его ясные и полные искреннего восторга глаза были устремлены на адмиральский флагман, стоявший на якоре. Это был «Бесстрашный», хотя и не мог им быть: «Бесстрашного» должны построить еще не скоро. Однако сон продолжался, и юный Касрин в изумлении любовался кораблем и мечтал попасть на него — и чтобы командующий им герой когда-нибудь обратил на него внимание. Он был гордым кораблем, этот «Бесстрашный», и со своими сверкающими линиями и безупречными обводами представлял собой внушительное зрелище. Юный Блэр Касрин мечтал об этом корабле — или о другом таком же.
Годы стремительно полетели вперед — и внезапно капитан Касрин стал старше и оказался на борту корабля, о котором он мечтал в юности: на своем собственном «Владыке ужаса». Вокруг слышались взрывы. Касрин понял, что снова находится в Лиссе. Стоя на носу «Владыки», они с Лэни отдавали приказы матросам, наводившим орудия на незащищенную прибрежную деревушку. Позади ревели гигантские огнеметы «Бесстрашного», опаляя землю и отрывая от нее крупные куски. Сквозь разрывы Касрин слышал вопли и плач детей. Здесь не было шхун, не было обороняющихся — и совесть съедала Касрина заживо.
— Так нельзя! — крикнул он в своем сне. — Это же мирное население!
Касрин переживал этот кошмар уже раз десять. Каким-то уголком сознания он понимал его привычность, понимал, что это сон, и наблюдал за его развитием, как за ходом пьесы, но неизбежный финал все равно его страшил. Касрин во сне продолжал кричать и дрожать, но не решался отдать приказ прекратить обстрел, потому что рядом был его герой, который оценивал его действия.
— Надо перестать, — пробормотал он.
Неожиданно Лэни отошел от него, качая головой. Касрин беспомощно поднял подзорную трубу и навел ее на деревню. «Владыка» продолжал вести огонь. В трубу Касрин увидел людей в горящих домах, и одежда на них горела. Он продолжал смотреть с ужасом, пока в поле его зрения не оказалась маленькая девочка. Она была совершенно растеряна и кричала что-то, чего он не мог услышать. И когда «Владыка» сделал следующий залп, она посмотрела прямо вперед, на Касрина сквозь его подзорную трубу. И она смотрела на него до тех пор, пока шрапнель не разнесла ей лицо.
Касрин стремительно сел на постели, покрытый испариной. Лицо девочки секунду оставалось у него перед глазами, а потом медленно растаяло в темноте. Но когда он закрыл глаза, она появилась снова — и никакое горе не могло стереть этот образ.
— Господи, помоги!
Он закрыл лицо ладонями, и чуть было не разрыдался — но у него не осталось слез на девочку и ее деревню, потому что он уже давно их выплакал. В Касрине не осталось ничего, кроме отвращения. Сегодня, сидя у себя в каюте, один, он больше всего ненавидел самого себя. Даже сильнее, чем Никабара. Касрин натянул на себя одеяло, пытаясь остановить бившую его дрожь. У него стучали зубы, струйки пота стекали по лбу. Он откинулся на подушку, зная наверняка, что никогда не избавится от этой девочки.
— Перестань мне являться, — прошептал он, — пожалуйста!
Слышит ли она его? Разделяют ли лиссцы с нарцами один и тот же рай? Касрин в этом сомневался. То место, куда он сам отправится — и по заслугам, — это тот же ад, в котором окажется и Никабар, потому что если Бог справедлив, то он не простит таких преступлений, даже если грешник раскаялся. А Касрин раскаялся. Он молил о прощении, умолял Бога избавить его от неизгладимой картины с девочкой. Однако она по-прежнему оставалась его темной спутницей, безмолвно терзая его ночь за ночью.
Он медленно спустил ноги на пол и в задумчивости сел на краю койки. В крошечном иллюминаторе видна была только темнота, из чего следовало, что ночь еще не кончилась. Эта мысль успокоила. На рассвете покажется Казархун — а это означает встречу с Никабаром. Касрин вздохнул. Прошло так много времени — но Никабар по-прежнему был способен внушать ему страх. Вот почему капитана снова стали преследовать удивительно яркие кошмары. Казалось, он ощущает на волнах след Никабара — вонь, похожую на яд, и все же пьянящую. Как бы Касрин ни ненавидел своего прежнего наставника, он не переставал им восхищаться. Все его орденские ленты были заслужены отвагой и мужеством. И, конечно, кровавыми избиениями.
— Некоторые люди — мясники, а другие — нет, — сказал себе Касрин, перефразируя слова, которые Никабар сказал ему, отправляя в изгнание.
Версия Никабара звучала иначе: «Некоторые люди храбрецы, а другие — нет». Касрину хотелось бы знать, считает ли адмирал его трусом или время заставило его смягчить свое суждение. Но, по словам Бьяджио, Никабар продолжал пользоваться продляющим жизнь снадобьем. Значит, если какие-то изменения произошли, то только к худшему, хотя такое трудно было себе представить.
А потом Касрин вспомнил о Джелене, и сердце его забилось ровнее. Лисская королева была красива.
