— Что делать? Я должен расстаться с тобою, и это, признаюсь, меня весьма огорчает. Я хочу искать моего отца.
— Мне тоже жаль тебя оставить, но у меня на сердце лежит еще другое горе, это
— Ты повредишь этим только Кофагусу, которому не заплатят за нее.
— И то правда, а он ведь только что дал мне пять гиней. Так и быть, я удержу справедливый свой гнев. Но теперь, Иафет, поговорим с тобою. Я не знаю, что ты чувствуешь, а мне кажется, что я никогда не смогу расстаться с тобой. Но это привязанность, а не желание отыскать своего отца, как у тебя. Люди говорят, что дети, которые знали отцов своих, умны; я не знаю, был ли у меня отец, но нет сомнения, что мать моя существует, и хотелось бы мне ее найти. Если тебе не противно мое общество, то я пойду с тобою, не забывая, однако, что ты был почти доктором, а я весь свой век разносил лекарства.
— В самом ли деле хочешь ты идти со мною, Тимофей?
— Да, Иафет, хоть на край света я готов идти с тобою как твой товарищ, друг и слуга, если ты будешь этого требовать. Я люблю тебя, Иафет, и буду тебе служить верно.
— Я не могу нарадоваться на тебя, дорогой мой… Итак, у нас все будет общее. Если когда-нибудь судьба наделит меня счастьем, то я постараюсь поделиться им с тобою.
— И если судьба закапризничает, то я вместе буду с тобой делить и горе. Итак, дело кончено. Но вот идут ученики Пледжида, и чем скорее мы уберемся отсюда, тем лучше.
Через полчаса все было готово. Две маленькие связки составили все наши пожитки. Гордо прошли мы через лавку, не обращая внимания на наших наследников. Но Тимофей не мог утерпеть, чтобы не сжать кулака, посмотрев на железную ступку. Мы вышли на улицу и глядели по сторонам, не зная куда идти.
— Куда пойдем мы, Иафет? На запад, на восток, на север или на юг?
— Мудрецы пришли с востока, — ответил я.
— Значит, они шли на запад, — заключил Тимофей. — Пойдем же и мы по их дороге и тем покажем нашу премудрость.
— Я согласен.
Проходя мимо лавочки, мы купили две большие палки, которые могли бы нам служить как для защиты, так и для того, чтобы вешать на них свои узелки. Снарядившись таким образом, мы отправились бродить по белу свету.
Глава VIII
Я полагаю, что самое полезное дело перед путешествием — сосчитать в кармане свой капитал, что мы и не забыли сделать с Тимофеем; капитал наш состоял из двадцати двух фунтов, восемнадцати шиллингов, пяти гиней, данных Тимофею Кофагусом, и трех полупенсов, которые спрятал он в своей жилетке; все это вместе составляло двадцать восемь фунтов, три шиллинга и три полупенса, а владея подобной суммой, мы полагали ее достаточной для начатия нашего путешествия. Денег этих, заверил я Тимофея, достанет нам надолго, если мы будем их поберегать.
— Да, — ответил он, — но не худо бы поберечь нам и ноги, а то мало что устанем, да останемся еще и без сапог. Итак, мой совет был бы взять извозчика.
— Извозчика? Что ты это, Тимофей, да нам и думать нельзя об этом; ты знаешь, карман наш слишком беден для подобных издержек, да притом и устать тебе некогда было, мы только что миновали угол Гайд- Парка.
— А я все-таки думаю, что лучше ехать, чем идти! Да вот, кажется, едет кто-то. Когда я разносил лекарства и запаздывал, смотря на карикатуры, то почти всегда ездил, конечно, на шарамыжку.
Теперь только я понял, что хотел сказать Тимофей; он советовал вскочить на запятки и таким образом ехать даром; а так как это было выгодно для нашего кармана, то я согласился на его предложение, и мы вскоре сели на запятки одного из экипажей, проезжавших мимо нас, который внутри весь был полон людьми.
— Я нахожу, — сказал я, — что единственная разница между сидящими внутри и снаружи та, что тот, кто сидит внутри, платит деньги, а снаружи — едет даром; не правда ли?
— Это зависит от обстоятельств, — ответил Тимофей. — Если нас увидят, то не только даром мы совершим путешествие, но еще нам заплатят за одолжение.
— А чем, ты думаешь?
— Кнутом, я полагаю.
Только что Тимофей окончил свое рассуждение, как что-то длинное извилось, как змий, и просвистело мимо наших ушей и глаз. Мы после догадались, что это был кнут; какое-то завистливое маленькое существо, увидев нас с Тимофеем занявшими места на запятках, указало на нас кучеру.
Не желая получить благодарности за безденежный проезд, мы поспешно соскочили и пошли пешком, проехав уже около трех миль.
— Когда стемнеет, опять сядем в какую-нибудь телегу, — сказал Тимофей, — а теперь пройдемся немного.
— Но за телегу надо будет заплатить.
— Так, но все-таки мы будем в барышах. Если остановимся в трактире, тогда надобно будет заплатить и за комнату, и за ночлег, да еще, пожалуй, и за ужин, и за все дороже, нежели в мелочной лавке, а за шиллинг мы проедем всю ночь.
— Ты говоришь правду, Тимофей, надобно посматривать, чтобы не пропустить какой-нибудь телеги.
— Об этом нечего заботиться, ночью от них не отобьешься.
— Но вот мы входим в Бентфорт, и я не знаю, как ты, а я так думаю, что путешествие пешком удивительно возбуждает аппетит.
— Об этом-то и я хотел сказать; нечего греха таить, проголодался. Э, да вот посмотрите-ка, как соблазнительна жареная свинина, выставленная на окне этой лавочки. Войдем в нее; это будет лучше, нежели идти в гостиницу и тратить попусту деньги.
Мы зашли в нее, купили на шиллинг добрую порцию закуски, горчицы и соли и, завернув покупку нашу в бумагу, продолжали путь далее. Потом, встретив на дороге булочную, купили хлеба и сели чинно на скамейку против постоялого двора, откуда по нашему требованию подали бутылку пива. Выставив провизию, мы принялись за нее с большим удовольствием, тем более, что мы были уверены, что едим свою собственность. Окончив жаркое и пиво, мы отдохнули, а потом опять пустились в дорогу, продолжая наше путешествие, пока совсем не смерклось; но тут ноги наши уже совершенно ослабли, и мы, положив узелки, улеглись на них и ожидали первой попутной телеги. Скоро послышался колокольчик, и вслед за тем показалась огромная крытая телега. Мы подошли к извозчику, сидевшему на маленькой лошади, и спросили, что он возьмет за провоз двух бедняков в своей телеге.
— А сколько вы дадите, господа? Бедняков-то много на свете, и я не богаче вас.
— Мы можем тебе дать шиллинг, — ответил я.
— Ну, так с Богом, садитесь сзади.
— Много ли здесь народу? — спросил я, влезая в телегу, между тем как Тимофей подавал наш узелок.
— Никого нет, — сказал извозчик, — один только аптекарь или доктор — Бог его ведает, не знаю, а должно быть ученый человек: вишь, все говорит-то про ученое, так что иногда и не поймешь его, — да с ним еще мальчик…
Узнав эти подробности, мы влезли в телегу и, действительно, нашли в ней много пустого места и закопались в солому, чтобы не столкнуться с нашими соседями. Не имея охоты спать, мы начали разговаривать вполголоса и продолжали так более получаса, полагая по тишине, которая царствовала в нашей телеге, что все другие путешественники спали; но наш одинокий разговор вдруг был прерван громким голосом.
— Кажется, что вы путешественники, господа, но не знаете сами, куда едете. Когда ночь покрывает землю, птицы возвращаются в свои гнезда, животные — в свою нору, а люди запирают двери. «Propria quoe
