Оказывается, они нашли в лесу полузамерзшую молодую индианку, которая под тяжестью взваленной на нее ноши оступилась и свернула себе ногу; вывих оказался до того серьезным, что она была не в состоянии подняться; тогда воины ее племени, которым она сопутствовала на охоте, взяли ее ношу, а ее оставили в лесу, предоставляя ей замерзнуть или каким-нибудь образом дотащиться до их зимовья, которое было, однако, очень далеко отсюда.
— Да, — сказал Альфред, — подумать только, что они могли оставить это несчастное существо замерзать в лесу! Остается только удивляться, как она прожила без пищи эти двое суток и как ее за это время не съели волки! Но Мартын говорит, что индейцы всегда так поступают: они женщиной дорожат не больше, чем каким-нибудь вьючным животным!
— Внесите ее скорее, и я посмотрю, не могу ли вправить ее вывих! — сказал мистер Кемпбель. — Затем мы увидим, что можем для нее сделать!
— Как видишь, Эмми, я вместо индейки принес тебе индианку! — пошутил Альфред.
— И я тебе вдвойне благодарна за это, — отвечала девушка, — ты порадовал меня своей добротой к несчастной женщине!
Бедняжку уложили на полу у очага. Мистер Кемпбель осмотрел ее ногу, вправил вывих, наложил компресс из теплого уксуса и приготовил ей согревающее питье, после чего вся семья села за ужин; больная же заснула крепким сном.
— Если бы она так заснула там, в лесу, то больше бы не проснулась! — заметил Мартын.
— А какого она племени? — полюбопытствовала госпожа Кемпбель.
— Одного из племен чиппевайев; их здесь несколько разновидностей. Впрочем, она была так слаба, что едва могла произнести несколько слов!
— Однако наш ужин ждет! — сказал мистер Кемпбель. — После ваших трудов не грешно вам и покушать!
— Я так устал, что мне даже не хочется есть, — промолвил Альфред, — но чтобы не расстраивать компании, сяду и постараюсь сделать, что могу!
Однако оказалось, что ел Альфред с удвоенным аппетитом, и Эмми всегда подтрунивала над ним по этому поводу.
— А ведь Джон уже давно не был дома! — заметил отец.
— Да, недели две, но завтра он придет: он обещался прийти в Рождество!
— И старик Бонэ хотел тоже прийти вместе с ним, во-первых, чтобы помочь мальчугану донести убитую дичь, а во-вторых, чтобы провести этот рождественский день среди англичан!
— А Бонэ человек религиозный? — спросила миссис Кемпбель.
— Как вам сказать, сударыня! — ответил Мартын. — Я уверен, что в душе его живет искреннее религиозное чувство, хотя он никогда его не высказывает. Конечно, живя в лесу, забываешь, какой день — воскресный или праздничный: все дни, как один. Но когда ему сказали, что завтра Рождество, он призадумался и, наверное, захочет провести этот день по-праздничному.
ГЛАВА XXI
Поутру мистер Кемпбель осмотрел больную, переменил компресс, положил бинт и заметил некоторое улучшение, хотя нога ее все еще была сильно опухлой. Бедняжка не жаловалась, но смотрела с благодарностью на своего врача. Вся семья собралась в большой комнате в своих лучших праздничных нарядах, когда дверь отворилась, и вошел Малачи Бонэ с Джоном и Цветом Земляники, все трое нагруженные разной дичью.
— Вот мы и все в сборе! — воскликнула Эмми, беря за руку маленькую сквау, которая, ласково улыбаясь, кивала головкой. — И ты принес нам целых три индюшки, Джон! Ах, какой ты славный мальчик! Теперь у нас будет настоящий рождественский обед!
— И если бы еще капитан Сенклер был с нами! — сказал Мартын, обращаясь к Эмми и Мэри, которая в это время здоровалась с Цветом Земляники.
При этих словах Мэри покраснела, а Эмми весело воскликнула:
— Ах, да, Мартын, он нам нужен; нам его недостает. Мне ведь всегда кажется, будто он принадлежит к нашей семье!
— Если его нет, — сказал Альфред, — то уж, наверное, не по его вине, и если бы полковник отпустил его, то я уверен, что капитан Сенклер…
— Был бы здесь сегодня! — договорил за него Сенклер, остановившись на пороге вместе со своим спутником, молодым лейтенантом, мистером Гуиннь.
— Ах, как я рада вам! — воскликнула Эмми. — Нам только вас и недоставало для того, чтобы весело провести этот день, и вас я также очень рада видеть, мистер Гуиннь, — добавила она, протягивая ему руку, — чем нас больше будет, тем веселее будет наш рождественский праздник.
— Мы с большим трудом отпросились у командира, — проговорил Сенклер, обращаясь к Мэри, — но так как об индейцах ничего не слышно, то он позволил нам отлучиться!
— Больше вы ничего о них не услышите эту зиму, — сказал Малачи Бонэ, — можете так и донести своему полковнику. — Я вчера случайно попал на их охотничий участок и видел, что они ушли со своего становища и все забрали с собой. Злая Змея и вся его шайка пошли на запад; я прошел несколько по их следу, но меня смутило только одно, а именно, что я не мог удостовериться, что с ними была их сквау, которая была с ними, как мне известно. Они несли на себе свои шкуры, так как несколько раз их сваливали на землю; это делают только мужчины: они ведь нетерпеливы насчет того, чтобы нести на себе какой- нибудь груз, тогда как каждая сквау несет его на себе целый день с утра до ночи, ни разу не сбросив его с себя. Кроме этой горсти индейцев, здесь теперь на целых пятьдесят миль нет ни одного индейца, за это я готов поручиться!
— Весьма рад это слышать! — отозвался Сенклер.
— Так, может, та бедняжка, которую ты вчера принес из леса, Альфред, и есть та самая женщина из отряда Злой Змеи? — сказал мистер Кемпбель и в нескольких словах рассказал Малачи Бонэ вчерашнее приключение.
Малачи Бонэ и Цвет Земляники подошли к лежавшей в углу на мягкой подстилке индианке и стали расспрашивать ее на ее родном языке.
— Так и есть, — проговорил Малачи Бонэ, — и она тоже подтверждает мои слова, что все индейцы ушли теперь из здешних мест, но соберутся опять весной на совет.
— Разве она одного племени с Цветом Земляники? — спросил Генри.
— Не могу вас сказать: я не знаю, к какому племени принадлежит Цвет Земляники.
— Но они говорят на одном наречии.
— Да, я обучал Цвет Земляники этому наречию.
— Вы? Каким же образом?
— Лет тринадцать-четырнадцать тому назад здесь отряд гуронов, пришедший издалека, истребил одно местное племя, с которым у него была вражда, почти поголовно; из всего населения деревни не осталось в живых ни одного человека, даже женщины и дети были прирезаны. Случайно я был свидетелем этой бойни и часа два спустя пришел на место побоища, где еще лежали груды тел; сев на пень и глядя на убитых, я размышлял о зверстве людей друг к другу, как вдруг заметил, что из-под куста на меня смотрят два глаза; в первую минуту я думал, что это какой-нибудь зверек, рысь или что-нибудь подобное, и вскинул ружье, но затем решил сперва посмотреть и, дойдя до куста, увидел ребенка, спасшегося от побоища и всеобщей резни, притаившись в кустах. Вытащив его, я увидел что то была маленькая девчоночка лет двух, едва умевшая лепетать несколько слов. Я взял ее к себе домой, и так она и живет у меня с тех пор. Я назвал ее Цветом Земляники потому, что нашел ее в таком месте, где кругом цвела земляника.
— И впоследствии вы взяли ее себе в жены? — сказал Персиваль.
— Взял ее себе в жены! Нет, мальчуган, я никогда не брал ее себе в жены. И на что человеку под семьдесят лет жена? Люди называют ее моей сквау, думая, что она мне жена; она и исполняет в моем доме все обязанности жены, но если бы они называли ее моей дочерью, то было бы ближе к истине. Я желал бы разыскать, к какому племени она принадлежит, но это совершенно невозможно: за последние двадцать лет столько различных племен побывало здесь; многие приходили сюда издалека, и никто не знает, куда они ушли! — добавил старик.
— Но почему вам хотелось бы разыскать ее племя? — спросила Мэри.
