решили добыть у них пищи. Им повезло на охоте, так как вокруг палаток сушились на шестах большие куски мяса. Лошадей у них не было, и только две-три собаки бродили по лагерю. Мы дождались темноты, а затем подкрались на триста ярдов к лагерю, прячась за окружающими утесами.
Теперь наступило время действовать. Испустив боевой клич шошонов и стараясь производить как можно больше шума, мы пришпорили коней и спустя несколько минут каждый из нас завладел куском мяса. Кровы (в становище было пятнадцать кровов и трое аррапагов), услыхав военный клич, так перепугались, что пустились бежать без оглядки, но аррапаги попытались оказать сопротивление и, опомнившись от изумления, храбро напали на нас с копьями и стрелами.
Рох сильно ушибся вследствие падения лошади, и только мой пистолет, который я разрядил в его противника, подбегавшего к нему с томагавком, спас ему жизнь. Габриэль спокойно накинул лассо на своего противника и задушил его, а третий был растоптан моей лошадью в самом начале схватки. Габриэль сошел с лошади, перерезал тетивы у всех луков, которые нашлись в лагере и забрал еще несколько кусков мяса, затем мы ускакали, не дожидаясь, пока кровы опомнятся от паники. Хотя наши лошади были очень утомлены, но мы сделали тринадцать миль в эту ночь, а утром остановились на отдых в прекрасной местности, изобиловавшей травою и свежей водой.
Мы обменивались шутками по поводу ночного приключения и обсуждали качество мяса горных коз, но мне было как-то не по себе, хотя штука была проделана смело, но все же была немногим лучше грабежа на большой дороге.
На другой день около полудня мы встретили неожиданное развлечение и компанию. Мы заметили вдали двух человек, которые сидели друг против друга на земле и, по-видимому, о чем-то спорили. Привязав наших коней в кустарнике, мы ползком подкрались к ним и увидели двух крайне странных субъектов: один был долговязый и тощий, другой маленький и тучный.
— Говорю тебе, — уверял толстяк, — говорю тебе, Пат Суини, что французишки никогда не вернутся, и мы подохнем здесь с голода, как собаки.
— Ох, — отвечал другой, — они пошли на охоту. Клянусь святым Патриком, желал бы я, чтобы они принесли дичины, сырой или жареной, все равно, потому что мои внутренности корчатся, как червяк на удочке.
— О, Пат, будь добрый человек, сходи, нарви чего-нибудь, мой желудок точно пустой мешок.
— Да ведь моим ногам не легче твоих, — возразил ирландец с сердцем, указывая на свои колени.
Тут мы заметили, что ноги у обоих распухли.
— Хоть бы валийских индейцев встретить или найти золотую россыпь, — заметил толстяк.
— Вздор, — ответил его раздражительный товарищ, — к черту их всех — валлийских индейцев и английских англичан.
Мы видели, что голод сделал бедняков раздражительными и любезно вмешались, издав громкий военный клич. Толстяк закрыл глаза и растянулся навзничь, но его товарищ по несчастью вскочил, несмотря на свои больные ноги.
— Идите сюда, — крикнул он, — идите сюда, краснокожие черти, делайте, что хотите, потому что я болен и голоден.
В его осанке и выражении было что-то мужественное и патетическое. Рох, положив ему руку на плечо, шепнул ему на ухо несколько слов по-ирландски, и бедный малый совсем расцвел.
— Ей-Богу, — сказал он, — если вы не Коркский уроженец, то разве сам дьявол, но дьявол или нет, а ради нашей старой родины дайте нам что-нибудь поесть — мне и этому валлийскому соне. Боюсь, что от вашего чертовского крика он испустил дух.
Но этого не случилось. При словах «что-нибудь поесть» валлиец разом открыл глаза и воскликнул:
— Валлийские индейцы, клянусь святым Давидом! Мы ответили взрывом хохота, который немножко сконфузил его, а его товарищ сказал:
— Ну, да! Валлийские индейцы или ирландские индейцы, насколько я знаю. Вставай, кусок мяса, и сообщи поделикатнее этим джентльменам, что у нас трое суток крошки во рту не было.
Разумеется, мы, не теряя времени, развели костер и привели лошадей. Затем спекли мясо, и стоило посмотреть, как быстро оно исчезало в глотках наших новых друзей. У нас было еще фунтов двенадцать, и так как мы вступили в область, изобилующую дичью, то не смущались их необычайным аппетитом, а напротив, поощряли их. Когда первые муки голода были утолены, они взглянули на нас влажными и благодарными глазами.
— Ох, — сказал ирландец, — кто бы вы ни были, но вы любезные джентльмены, отдаете нам свое последнее мясо.
Рох пожал ему руку.
— Ешьте, приятель, — сказал он, — ешьте, не бойтесь, а потом мы посмотрим, что можно сделать для ваших ног.
Что касается валлийца, то в течение добрых получаса он не проговорил ни слова. Он только поглядывал на нас, безостановочно работая челюстями, разрывая и глотая куски полусырого мяса, точно голодный волк. Но всему бывает конец, и когда наши новые знакомые насытились, они рассказали нам о своих приключениях.
Они нанялись возчиками в маленький караван, отправлявшийся из Сан-Луи в Асторию. На Зеленой реке на них напали индейцы из племени черноногих и перебили всех, за исключением их двоих. Им удалось спастись, благодаря присутствию духа ирландца, который столкнул своего товарища в ров и сам соскочил вслед за ним. Овладев мулами и товарами, индейцы ушли на север, а они отправились на юг. Шли трое суток в надежде встретиться с какими-нибудь трапперами, и сегодня утром, действительно, повстречались с двумя французами, которые велели им сидеть здесь и дожидаться, пока они вернутся с охоты.
Пока они рассказывали свою историю, двое французов явились и принесли жирного козла. Они оказались старыми приятелями Габриэля, когда-то охотившимися вместе с ним. Мы решили сделать привал до утра и позабавили наших новых знакомых рассказом о столкновении с кровами. Мятые листья Гибсоновой травы, приложенные к больным ногам ирландца и валлийца, облегчили их страдания. На следующее утро они были в состоянии воспользоваться лошадьми Роха и Габриэля и отправиться с нами в Броунголль, американский пункт торговли мехами, куда мы прибыли спустя двое суток.
Тут мы расстались с ними и продолжали путь к нашему поселку. Десять дней мы путешествовали по прекрасной местности, где дичь попадалась на каждом шагу. Мы проехали покинутую область боннаксов и были всего в двух днях пути от восточной границы шошонов, когда повстречались с нашими старыми врагами аррапагами. На этот раз, однако, мы решили, что не станем питаться псиной и в случае надобности будем с оружием в руках защищать нашу свободу.
Мы были окружены, но не взяты, и так как на нашей стороне было преимущество быстроты и огнестрельного оружия, то мы надеялись ускользнуть, зная, что у наших противников нет ружей. Они все теснее и теснее смыкали круг, пока не приблизились к нам на расстояние полутораста ярдов; их тяжелые, неуклюжие лошади не могли состязаться с нашими превосходными скакунами. В эту минуту Габриэль поднял руку, и по этому сигналу мы промчались, как молния, сквозь линию воинов, которые были так удивлены, что не успели даже схватиться за луки. Впрочем, они быстро оправились от своего изумления и, испустив военный клич, помчались за нами.
Их лошади, как я уже сказал, не могли состязаться с нашими в быстроте бега, но в случае продолжительного преследования должны были получить перевес над нами вследствие своей неутомимости. В течение первых двух часов мы оставили их так далеко за собой, что потеряли из вида, но с наступлением темноты наши кони начали уставать, и мы заметили на горизонте неясные фигуры наших преследователей. Надежда на спасение была тем слабее, что перед нами тянулась горная цепь, невысокая, но очень крутая и утесистая.
— Вперед, за мною, мы спасены! — крикнул Габриэль.
Спрашивать объяснения было некогда, и через десять минут мы очутились у подошвы гор.
— Ни слова! Делайте, как я, — снова сказал мой спутник.
Мы последовали его примеру, расседлали наших коней, сняли с них узды, а затем хлестнули их. Бедные животные, несмотря на усталость, помчались к югу, как будто сознавая близкую опасность.
— Понимаю, Габриэль, — сказал я. — Индейцы не заметят нас в тени этих холмов и погонятся за лошадьми по звуку копыт.
