что в течение семи дней нам только три раза удалось развести огонь и зажарить нашу скудную добычу, а в остальные дни пришлось есть ее сырьем. На восьмой день мы заметили вдали на горизонте черную полосу. Мы знали, что это лес, и добравшись до него, мы найдем дичь в изобилии. Но до него было еще не близко, миль двадцать, а нас уже сильно подвело от истощения. К вечеру голод довел нас почти до остервенения, а между тем, добраться до леса оказалось не так-то легко, так как он был окаймлен поясом колючих кустарников, шириной, по крайней мере, в три мили. Мы решили, однако, пробраться в него во чтобы то ни стало, хотя бы пришлось прокладывать путь ножами и томагавками, так как иначе нам предстояло еще долго терпеть лишения. Мы ехали до солнечного заката, а затем расположились на ночлег, так как продолжать путь не евши было невозможно. Дикие, помутившиеся взоры моих спутников, их запавшие глаза и исхудалые лица красноречиво говорили о необходимости подкрепить свои силы более питательной пищей, чем незрелые и кислые ягоды. Мы бросили жребий, и он пал на лошадь пастора. Спустя несколько минут она была убита, освежевана, и часть ее мяса распределена между едоками.
Мясо молодого мустанга превосходно, но нельзя сказать того же о мясе старой измученной лошади. Око жестко, как резинка, и чем больше его жуешь, тем больше становится кусок. Но голод не тетка, и все, не исключая пастора, мужественно принялись за жесткие останки верного животного.
Утром мы продолжали путь и вскоре попали на тропинку, по-видимому, проложенную сквозь колючие кустарники зверями. Но проехав по ней шесть или восемь миль, мы очутились на краю ущелья, окаймленного непроходимой чащей кустарников. Пришлось вернуться, и в полдень мы снова были на том же месте, откуда отправились утром.
Последовало совещание, что делать дальше. Юристы и Рох советовали проехать подальше к югу и сделать другую попытку. Но я и Габриэль, вспомнив, что накануне утром нам пришлось переезжать через широкий, но мелкий поток, считали более благоразумным вернуться к нему. Поток этот был, очевидно, одним из притоков Красной реки, и мы были убеждены, что он должен протекать через лес.
Предложение наше было принято, и мы отправились, не теряя времени. Пастор шел пешком, и хотя я не раз предлагал ему пользоваться конем по очереди, он отказывался, говоря, что верховая езда надоела ему. Действительно, я в жизни не видывал лучшего ходока; этот малый, очевидно, ошибся призванием, несомненно, он мог бы заработать больше денег, исполняя должность индейского гонца или лазутчика, чем в своем теперешнем звании, совсем не соответствовавшем его характеру.
На следующий день, около полудня, мы расположились отдохнуть у потока, и хотя я не надеялся на успех, но попробовал закинуть свои удочки, наживив их кузнечиками и слепнями. К моему удивлению и восторгу, рыба начала клевать, лишь только я их закинул, и я немедленно вытащил две огромные форели. Я кликнул своих товарищей, и мы решили остаться здесь на ночлег, чтобы хорошенько подкрепить свои силы, а затем продолжать наше утомительное путешествие. Немного выше по течению, мы нашли порядочное количество сплавного леса, выброшенного на песок, и вскоре деятельно готовились к веселому пиру. Габриэль, как лучший стрелок, отправился на охоту, я продолжал удить рыбу, доктор взял на свое попечение кулинарную часть, а пастор гонялся по степи за слепнями и кузнечиками. Менее чем в три часа, я поймал еще два десятка крупных форелей и с десяток мелкой рыбы, а Габриэль вернулся с двумя канадскими гусями. Подкрепившись обильной пищей и согревшись у костра, мы вскоре развеселились, и в эту ночь спали крепко, забыв о своих голодных и холодных ночлегах.
На следующее утро после завтрака мы наполнили наши походные сумки остатками провизии и поехали вниз по реке, причем вода доходила иногда до плечей нашим лошадям, так как выехать на берег нам мешали колючие кустарники. Пастор принужден был сесть позади одного из юристов, у которого была сильная, рослая лошадь. Мы проехали девятнадцать миль, прежде чем добрались до берега свободного от колючих зарослей, и могли выбраться на сушу; но, проехав по берегу с час, очутились перед грядой холмов.
После невероятных усилий со стороны лошадей и людей — так как нам пришлось спешиться и нести на себе оружие и походные сумки — мы добрались до вершины. Отсюда мы увидели внизу мирную и романтическую долину, посреди которой извивалась река, питаемая бесчисленными ручьями; они были окаймлены зеленым кустарником, а по берегам реки росли громадные, роскошные деревья.
Мы взяли лошадей под уздцы и через час очутились на дне долины. Проехав по ней крупной рысью три или четыре мили, мы остановились на ночлег у небольшого ручья на опушке леса, а утром продолжали путь среди великолепнейших кленов и сосен, какие я когда-либо видел. Теперь дичь попадалась в изобилии. Индейки, медведи и олени встречались почти на каждом шагу; а проехав немного, мы заметили следы мулов и ослов. Немного дальше нам попались свежие человеческие следы. Это зрелище заставило нас забыть о нашем утомлении, и мы поехали скорее, интересуясь узнать, что это за путешественники.
Под вечер я убил жирного козла, и хотя нам хотелось поскорее догнать путешественников, но лошади были так утомлены, и мы чувствовали такой сильный аппетит, что, поразмыслив, решили остановиться здесь же.
Вечер мы провели очень весело в уверенности, что находимся поблизости какого-нибудь недавнего поселения западных эмигрантов, так как ослы не употребляются в далеких путешествиях. Мы рассчитывали утром найти деревню, в которой можно будет купить лошадь для пастора и пополнить наш запас пороха и пуль, бывший у нас почти на исходе.
Около двух часов ночи, чувствуя, что кто-то дотронулся до моей груди, я открыл глаза и увидел Габриэля, приложившего палец к моим губам в знак молчания. Он шепотом сообщил мне, что по соседству с нами находится многочисленная партия воров, и что они уже увидели наших лошадей.
Захватив с собою только ножи и томагавки, мы ползком добрались до небольшой прогалины, на которой увидели человек двадцать, вооруженных с ног до головы. Трое или четверо вели оживленный разговор, и, подобравшись к ним ближе под покровом темноты, мы могли слышать каждое слово.
— Все крепко спят, — говорил один из них, — но выглядят оборванцами; вряд ли у них найдется хоть цент; трое, судя по одежде, метисы.
— А лошади? — спросил другой.
— Лошадей только семь, — отвечал первый. — Они порядком измучены, но хорошие кони; если покормить их недели три, то можно выгодно продать.
— Так угоним их; они спутаны?
— Только две.
— Так перережь им путы и гони, как будто они испугались; это не возбудит их подозрения.
— Не лучше ли наперед покончить с теми? Тогда мы заберем их седла.
— Дуралей! А что, если это разведочная партия из армии генерала Реска, и кому-нибудь из них удастся спастись? Нет, утром, когда взойдет солнце, они пустятся за лошадьми по следу и оставят на месте свои седла и походные сумки; трое из нас останутся здесь и завладеют их добром, а когда эти пешие гуси заблудятся в лесу, мы можем делать что нам заблагорассудится.
Другие вмешались в разговор, а Габриэль и я вернулись к нашим друзьям. Спустя полчаса мы услышали топот наших коней в южном направлении, и Габриэль, отправившись еще раз на разведки, сообщил нам, что шайка отправилась в другом направлении, к востоку, оставив, как было решено, троих. Он слышал, как эти люди толковали о наилучшем способе завладеть нашими седлами, довольно усердно прикладываясь к большому глиняному кувшину; потом они завернулись в одеяла и улеглись спать.
Из разговора этих людей Габриэль заключил, что шайка отправилась на заранее назначенный сборный пункт на берегу какой-то реки, а люди, угнавшие наших лошадей, должны были отогнать их только на шесть миль к югу, к небольшому потоку, в котором можно было скрыть их следы на случай преследования. Габриэль заключил, что только четверо людей отправились с лошадьми. После непродолжительного совещания, мы разбудили наших товарищей, объяснили им, как обстоят дела, и столковались насчет дальнейших действий. Сначала я предложил застрелить троих мошенников, собиравшихся завладеть нашими седлами, но сообразив, что они лучше нашего знакомы с местностью, и что звук выстрелов возбудит подозрение их товарищей, мы выработали другой план.
Перед рассветом я взял лук и стрелы и спрятался в нескольких ярдах от прогалины, на которой расположились воры. Габриэль сделал то же на полдороге между прогалиной и нашей стоянкой. Затем Рох и пятеро американцев превосходно разыграли свою роль, громко ругаясь и проклиная зверя, напугавшего лошадей, по следам которых они направились, производя как можно больше шума и оставив на месте ружья, чтобы тем вернее обмануть мошенников.
