— Больше, чем о нас, капитан? Фи, стыдно, — заметила миссис Фергюсон.
— Это не вполне верно, — возразил капитан, — но дело в том, что солнце может снова уйти.
— А мы останемся? — со смехом спросила Изабелла. — Я думаю, миссис Фергюсон, нам тоже лучше уйти.
— Но, дорогая леди, если солнце спрячется, я ничего не увижу.
— А если спрячемся мы, вы нас не увидите, — ответила миссис Фергюсон.
— Благодаря своему колебанию, сэр, — проговорил Ньютон, подавая капитану секстант, — вы подвергаетесь опасности потерять и солнце, и общество дам. Времени мало; я готов.
Капитан поднялся на лесенку, и теперь дамы могли заметить, что он смотрит через свой секстант, назначения которого они не знали. Ньютон стоял, глядя на часы.
— Капитан Драулок, — начал миссис Фергюсон, — позвольте мне заметить…
— Стой, — громко крикнул капитан.
Ньютон, к которому он обратился, отметил время.
— Боже ты мой, в чем дело? — с удивлением спросила миссис Фергюсон. — Как груб капитан. Что с мистером Драулоком? — прибавила она, обращаясь к подошедшему полковнику.
— Право, не могу сказать, но считаю обязанностью спросить его, — был ответ. И подойдя к Драулоку, он начал: — Неужели дамы упали в вашем мнении?..
— Сорок градусов! — крикнул капитан Драулок, весь поглощенный своими наблюдениями и исчислениями. — Извините меня, сэр, но я занят.
— А сколько времени вы еще не освободитесь?
— Двадцать шесть минут! — продолжал капитан.
— Надеюсь, ваши занятия задержат вас меньшее время?
— Сорок пять секунд.
— Это, право, невыносимо. Мисс Ревель, нам лучше уйти в каюту.
— Стой! — снова громко крикнул капитан.
— Стой? — повторила миссис Фергюсон. — Как невежливо, мы не рабы!
Ньютон, слышавший происходившее, не мог удержаться от смеха.
— Я думаю, выходит какая-то ошибка, миссис Фергюсон, — заметила Изабелла. — Подождите немного.
— Сорок шесть минут тридцать секунд, — снова прочитал капитан. — Отлично. Но солнце зашло за темную тучу, мы его больше не увидим.
— И нас также, уверяю, сэр, — сказала миссис Фергюсон подходившему капитану.
— Что с вами, дорогая миссис Фергюсон?
— Мы не привыкли к такому повелительному тону, сэр. Может быть, на судах всегда дамам кричат «стой», когда они обращаются с вопросами или выражают желание уйти с палубы.
— Уверяю вас честью, что вы ошибаетесь. Я приказывал остановиться мистеру Форстеру.
— Мистеру Форстеру? — возразила она. — Да он и так все время стоял неподвижно.
Только после того, как была объяснена вся система работы с секстантом, миссис Фергюсон развеселилась.
Пока капитан говорил с нею, Ньютон объяснял эти тайны мисс Ревель, которая вскоре ушла со своей покровительницей.
Определения широты и долготы показали, что судно уклонилось на восток. Остальная флотилия заметила то же самое; изменили курс, и через два дня суда бросили якорь в порту Мадейры.
Глава XXVIII
Едва Ньютон вышел от дяди, как клерк доложил Джону Форстеру, что какой-то джентльмен желает поговорить с ним, не назвав своей фамилии.
— И с ним маленькая девочка, — прибавил письмоводитель.
— Хорошо, Скреттон, введите его, — ответил Джон и снова занялся письмом, которое читал. Дверь отворилась, и в комнату вошли Эдуард Форстер и Амбра.
— К вашим услугам, сэр, — сказал адвокат. — Стул, Скреттон; нет, два стула. Прошу прощения, маленькая леди.
Когда клерк ушел, Джон начал с обыкновенной фразы:
— Могу я спросить, какое у вас ко мне дело?
— Ты меня не помнишь, и не мудрено. Мы не видались пятнадцать лет. Время и страдания, которые съели меня, превратив в скелет, съели и воспоминания. Я — Эдуард Форстер.
— Эдуард Форстер! Гм! Я забыл тебя. Ну, я рад повидаться с тобой, брат. Странно, я много лет не слыхал о моих родных, а теперь все сразу объявились. Только отделался от одного, является другой. На днях Никлас пришел Бог знает откуда.
Эдуард знал Джона лучше, чем Ньютон, а потому не обратил внимания на резкость его фраз. Он ответил:
— Никлас? Значит, он жив. Как мне будет приятно видеть его.
— Гм, — произнес Джон. — Мне было приятно отделаться от него. При встрече с ним береги часы и очки.
— Полно, брат; я думаю, что он не такой тип.
— Он тип, хотя не в том смысле, как ты думаешь; он очень честен. Постой-ка, брат, я начинаю вспоминать. Ты проезжал через Лондон в 17.. году, раненый. Ты вышел на пенсию в сорок фунтов? Где ты был и где живешь теперь?
— Все там же; и не двинулся бы с места, если бы не эта девочка.
— А кто это? Твоя дочь? — Только приемная.
— Гм! Для отставного лейтенанта с половинным жалованием это довольно дорогая прихоть. Детей трудно содержать.
— Ты прав, — ответил Эдуард, — но если я взял на себя расходы и ответственность, это случилось не по моей вине.
И он рассказал историю Амбры, а также соображения, которые заставили его приехать в Лондон. Он говорил с волнением, голос его дрожал; Джон, казалось, тоже был взволнован. Сначала послышалось его обычное «гм», потом он прибавил:
— Безумное все это дело, брат, право. Когда ко мне явился с просьбой Никлас и его сын — это было понятно, они родственники. Но навязать мне чужого ребенка…
— Не навяжу, пока Господь сохранит мне жизнь.
— В таком случае, живи тысячу лет, как говорят испанцы. Но во всяком случае, брат Эдуард, бедное создание не должно умирать с голоду. Значит, когда ты умрешь, я возьму на свое попечение чужого ребенка. Скажу только, что это усилит мою печаль о тебе. Поди сюда, маленькая. Как тебя зовут?
— Амбра.
— Амбра? Какой дьявол дал ей это глупое имя?
— Я, брат. Я нашел, что это имя подходящее.
— Гм! Не вижу почему. Амбра — янтарь. Это, кажется, смола. Посмотрим, что говорит Джонсон.
Адвокат прошел в соседнюю комнату и вернулся с толковым словарем.
— Ну, — усаживаясь, сказал он, — поищем. Вот: «Янтарь — желтое прозрачное вещество; горное масло или смола; имеет вкус смолы, пахнет, как скипидар; чаще всего встречается в Балтийском море или у берегов Пруссии; некоторые предполагали, что это отбросы птиц»… Ну, брат, я не нахожу сходства.
— Будь ее крестным отцом, дорогой брат, и дай ей какое угодно имя. Пожалуйста.
— Гм!
— Папа, что значит «гм»? — спросила девочка.
— Иногда — «нет», порой — «да», — с улыбкой объяснил Эдуард.
— Я прежде этого не слыхала. Вы не сердитесь на меня, сэр?
— Нет, маленькая, только у меня нет времени говорить с тобой, да и с тобой, брат. Ты хочешь сказать еще что-нибудь?
— Нет, если мне дано обещание.
— Дано. Но, Бог ты мой, что я буду делать с нею? Пришли мне ее вещи с буквами, о которых ты
