биться не стану!
— Ну, а если бы нам пришлось иметь дело с какой-нибудь другой нацией и нас бы начали одолевать, что весьма возможно?
— Что же, в таком случае, если вас одолеют, и мне все равно придется быть повешенным вместе с остальными, то я вправе делать все для спасения вашего судна и своей собственной жизни в то же время. Но ни при каких условиях, слышите ли, я не сделаю ни одного выстрела и не выну из ножен своего тесака против своих соотечественников !
— Во всяком случае, я не могу сказать, что вы не правы!
— Я полагаю, это все, что вы можете от меня требовать, тем более, что я ни за что не войду в долю дележа призовых денег, хотя бы поплатился в бою рукой или ногой!
— Хорошо, я переговорю об этом с командой и посмотрю, что они на это скажут, но прежде всего ответьте мне на один вопрос: разве вы не моряк?
— Я готов сказать вам всю правду на любой вопрос, какой вы зададите мне! Да, я моряк и долгое время командовал каперским судном и бывал во многих боях!
— Я так и думал, — сказал он, — а теперь скажите, не вы это сыграли злую шутку с одним французским командиром каперского судна в Бордо несколько лет тому назад?
— Да, это сделал я. А вы как узнали об этом?
— Я в то время был помощником на торговом судне, захваченном этим самым французским капером, и видел вас раза три или четыре, когда вы проходили мимо того судна, на котором я находился; теперь мне казалось, что я узнал вас и, как видите, не ошибся!
— Что же, я ничего не хочу скрывать от вас!
— В самом деле! Но вот что я вам скажу по совести: если мои люди узнают об этом, то они ни за что не согласятся отпустить вас. Если вы пожелаете, они сделают вас своим капитаном, так как я, в сущности, не гожусь им; наш капитан, — ведь я был здесь только офицером, — был убит шесть месяцев тому назад в бою, а я, по правде говоря, вовсе не гожусь на эту должность: сердце у меня слишком мягкое. Какой я пират! Люди это видят и ропщут; я знаю, что они недовольны мной!
— Я бы не сказал, что вы слишком мягкосердечны!
— По наружности трудно судить, — сказал капитан, подавляя вздох, — но на деле это так!.. Люди говорят, что их всех перевешают из-за меня, в случае, если наш шунер будет взят: я не позволяю избивать или прирезывать экипаж тех судов, которые мы захватываем и грабим. Они говорят, что все эти оставшиеся в живых побежденные неприятели будут свидетелями против них на суде, и, ведь, пожалуй, правы, но я не могу решиться на хладнокровное убийство десятков людей! Я, конечно, дурной человек, граблю в открытом море, убиваю людей в бою, потому что без этого нельзя; но я не в состоянии резать людей, как овец, ни на море, ни на берегу! Если бы только нашелся человек, который сумел бы вести судно и управлять им, то они немедленно сменили бы меня!
— Я весьма рад слышать то, что вы мне сказали, капитан Топлифт! Это делает меня менее недовольным тем, что я попал сюда. Теперь я сказал вам все, что имел сказать, и мне остается только положиться на вас, что вы устроите мое дело с вашей командой.
— Это будет дело не легкое! — сказал он хмурясь.
— А вы скажите им, что я некогда командовал таким же судном, — ведь, в сущности, между, капером и пиратом уж не столь большая разница, — и что я теперь не могу быть под началом у другого капитана!
— Если только они услышат об этом, то сейчас же провозгласят вас своим капитаном!
— Я откажусь от этой чести и представлю им свои резоны.
— Хорошо, делайте, как знаете, я им скажу, что вы желаете, а там уже обделывайте с ними ваше дело, как хотите! Но, — добавил он шепотом, — среди них есть несколько отчаянных негодяев и мерзавцев!
— Это само собой разумеется, — проговорил я, — на это я, конечно, рассчитывал. Так теперь я предоставляю вам поговорить с ними! — с этими словами я ушел г ВНИЗ.
Капитан сделал, как я ему говорил; он сообщил экипажу, что я пиратский капитан, потерявший свое судно и выброшенный на берег, но что я отказываюсь причисляться к какому бы то ни было судну — иначе, как только опять же капитаном и командиром, что я не согласен служить даже старшим помощником и вообще не намерен никому повиноваться. Затем он сообщил, что знавал меня уже раньше и рассказал им мою историю в Бордо, в бытность мою командиром капера, расхвалив меня превыше всякой меры, как я узнал впоследствии.
Выслушав все, что их капитан имел им сказать, люди удалились на носовую часть судна и после довольно продолжительных совещаний заявили Топлифту, что они требуют, чтобы я принял присягу.
На это Топлифт сказал им, что он требовал этого от меня, но я отказался наотрез.
— Впрочем, — добавил он, — вам всего лучше самим переговорить с ним! Созовите всех наверх и выслушайте, что он имеет сказать вам!
Люди все собрались наверху и затем послали за мной.
— Я сказал им, сэр, что вы желали, чтобы я им передал… извините, я не знаю вашего имени!..
— У меня нет имени, меня зовут капитан и никак больше!
Дело в том что я решил взять смелостью, зная, что это лучшее средство импонировать таким людям, как эти.
— Так вот, капитан, я передал им, что вы отказываетесь принять присягу!
— Принять присягу! — гневно повторил я. — Я заставлю других принимать присягу, но сам никакой присяги не принимаю и не приму. Они должны мне клясться быть верными до смерти, а не я. Таков был всегда мой порядок, и от него я не отступлю!
— Но не допустите же вы, капитан Топлифт, чтобы он остался здесь на нашем судне, не приняв присяги! — заявил недоброго вида угрюмый парень.
— Капитан Топлифт, — сказал я невозмутимо спокойно, — неужели вы позволяете вашим людям так говорить с вами? Будь я капитаном здесь на судне, я бы не задумываясь пустил ему пулю в лоб, сию же минуту. Вы, как вижу, не знаете, как надо обращаться с такими молодцами, а я знаю!
Капитан Топлифт, который, по-видимому, был весьма доволен оказанной мной ему поддержкой (как это ни странно, что один безоружный и беззащитный человек, которого эти люди могли в любую минуту швырнуть за борт, в несколько секунд приобрел над ними такое влияние, что они молча подались назад при моем окрике, тем не менее это было так), видя, что люди отступили и молчат, сказал мне: «Капитан, вы дали мне хороший урок, которым я воспользуюсь! Ребята, схватить его и заковать в кандалы! — крикнул капитан, указав взглядом на дерзкого парня.
— Хаа! — закричал тот, видя, что никто не трогается с места. — Посмотрим, кто изловит меня! Попробуйте! — и он выхватил свой тесак.
— Я, — сказал я, выступая вперед. — Если желаете, капитан Топлифт, я с ним управлюсь.
И приблизившись к буяну, я строго и холодно сказал: «Полно, друг, этим ты ничего не возьмешь! Я умею справляться с такими господчиками, как ты, да еще и почище тебя видывал в своей жизни!»
И прежде чем тот успел что-либо сообразить, я одним взмахом руки выбил тесак у него из рук и, обхватив его, повалил на палубу и наступил ногой на горло.
— Ну, а теперь, — приказал я голосом, требующим беспрекословного повиновения, — давайте сюда кандалы сейчас! Наденьте ему наручники, живо! Посмейте только не послушаться, я вам всем покажу! Эй, вы двое, возьмите его! — крикнул я, обращаясь к португальцам, которые тотчас же подошли и взяли его; вслед за ними к ним на помощь подоспели и другие, и буяна повели вниз.
— Есть тут еще бунтари? — спросил я. — Если есть, пусть выступят вперед, я с ними поговорю по- своему!
Никто не тронулся с места.
— Ребята, — обратился я тогда к присутствующим, — я действительно отказываюсь принять присягу, отказываюсь потому, что присягу должен принимать не тот, кто командует, а тот, кто должен повиноваться; но во всяком случае, я не такой человек, который мог бы предать вас. Вам известно, кто я такой; подумайте сами, возможно ли предательство с моей стороны!
— Нет, конечно, нет! — отозвались голоса.
— Сэр, — сказал один из людей, державший себя до сих пор весьма вызывающе, — согласны вы быть нашим капитаном? Скажите только слово! Вы именно такой человек, какой нам нужен!
