Благоразумная Каролина знала, что воды нет и сидела молча и спокойно, хотя ужасно томилась от жестокой жажды; что же касается Томми, виновника беды, он был нетерпеливее всех и так сильно кричал и плакал, что рассердил Уильяма; рассерженный мальчик подошел к младшему брату и с досады сильно дернул его за ухо; после этого капризный Томми перестал кричать, а только тихо хныкал, боясь нового наказания.
Риди остался подле палисада и караулил; в доме царило такое уныние, такое страдание и тоска, что каждому хотелось уйти во двор. Никто не мог облегчить страданий жаждущих, и бедной Селине Сигрев выпала на долю тяжелая задача заставлять детей покорно выносить невыразимое лишение. А погода, как нарочно, была ясная и знойная.
ГЛАВА LXIII
Когда наступили сумерки, вопли ярости дикарей заглушали жалобные детские стоны. Предположения старого Риди оправдались: враги решили сделать ночную атаку.
Они напали сразу на все стороны палисада и на этот раз силились перебраться через ограду. Пролетело несколько копий, впрочем немного; очевидно, враги хотели силой своей многочисленности проникнуть во двор. Еще хорошо, что по совету Риди, защитники дома прикрепили гвоздями лишние доски; в противном случае дикари, без сомнения, добились бы своего.
Благодаря свету от костра, который Юнона подожгла по приказанию Риди, три-четыре дикаря влезли на верх ограды, но их застрелили Уильям и Сигрев.
Огонь сильно разгорался, и это давало защитникам возможность лучше целиться; теперь нападающие то и дело падали с палисада.
Приступ продолжался более часа; наконец, дикари поняли, что им не удастся перебраться через ограду, и потому снова отступили, унося раненых и убитых товарищей.
— Надеюсь, они теперь сядут в свои челны и отплывут, — сказал Сигрев, обращаясь к Риди.
— Хотелось бы, чтобы было так, сэр, — ответил старик, — и, может быть, они уплывут, но трудно сказать, как поступят наши противники. Я думаю, наблюдая за ними, мы можем понять их намерения. Видите ли вы, сэр, вот эту кокосовую пальму? — прибавил Риди, указывая на одно из деревьев, служивших столбами для стен палисада. — Она выше всех остальных; теперь, если мы вобьем в нее большие гвозди- костыли на расстоянии фута один от другого, нам будет легко подняться на нее; с нее откроется великолепный вид на весь залив; и это даст нам возможность судить о намерениях и предположениях врага.
— Да, это правда, но разве тот из нас, кто поднимется на дерево, не будет подвергаться большой опасности? — спросил Сигрев.
— Нет, сэр, вы видите, что пальмы перед палисадом вырублены, а потому с наших сторожевых постов мы без труда увидим каждого подходящего дикаря; таким образом, поднявшийся на пальму успеет спуститься раньше, чем неприятель пустит в него копье.
— Вы правы, Риди; но, во всяком случае, я не решился бы сделать этой попытки до рассвета; кто знает, не прячется ли кто-нибудь из дикарей в лесу? — заметил Сигрев.
— Может быть, — ответил Риди, — а потому до свету мы ничего не будем предпринимать. К счастью, у нас еще много гвоздей-костылей.
Сигрев ушел в дом. Риди уговаривал своего любимца Уильяма лечь и заснуть часа на два — на три, сказав, что он, Риди, будет сторожить, но ляжет утром, когда м-р Сигрев выйдет из дому.
— Я не могу спать, Риди, — ответил мальчик, — жажда доводит меня до безумия, — ответил Уильям.
— Да, сэр; это тяжело, я сам страдаю без воды; но что должны испытывать бедные дети? Я особенно жалею их.
— А мне особенно жаль маму, Риди, — ответил мальчик, — какая для нее мука смотреть на страдания маленьких детей, не имея силы ничем помочь им.
— Да, правда, это должно быть невероятно ужасно, но может быть, дикари завтра отступят; тогда мы забудем о наших лишениях.
— Надеюсь, что Бог удалит их, Риди, но они, кажется, настойчивы.
— Да, сэр, железо для них все равно, что для нас золото, — ответил Риди, — а чего не делают цивилизованные люди из-за золота? Ну, мастер Уильям, если даже вы не в состоянии заснуть, все же прилягте.
Войдя в дом, Сигрев увидел, что дети по-прежнему страдали, умоляя дать им воды, несмотря на ласки и нежные слова миссис Сигрев, которая плакала, глядя на маленького Альберта.
Юнона вышла из дому и стала копать глубокие ямки со слабой надеждой добыть воды, но все было напрасно. Она вернулась в полном отчаянии. Оставалось только терпеть, а трудно ожидать терпения от таких маленьких детей. Маленькая Каролина молча понурилась.
Часа три м-р Сигрев провел с женой, помогая ей утешать и успокаивать детей, стараясь поддержать и ее самое. Потом он опять вышел из дому и увидел, что старый Риди стоит на приступе подле ограды и караулит.
— Знаете, Риди, мне во сто раз легче отражать нападение дикарей и биться с ними, чем на пять минут зайти в дом и видеть муки моей жены и бедных детей.
— Я не сомневаюсь в этом, — согласился Риди, — но ободритесь, будем надеяться на счастливый исход дела. Может быть, после второго поражения дикари отплывут прочь.
— Как бы мне хотелось думать это, Риди, — ответил Сигрев.
— Но я пришел, чтобы стать на караул, Риди, — прибавил Сигрев, — я хочу сменить вас. Не поспите ли вы немножко?
— Да, сэр, если позже вы сами ляжете и заснете ненадолго. Через два часа позовите меня; тогда уже станет светло, и мне можно будет приняться за работу, а вы поспите.
— Я слишком взволнован и, значит, не засну, так, по крайней мере, мне кажется, — проговорил Сигрев.
— Мастер Уильям, говорил, что он не заснет от жажды, а между тем бедный мальчик скоро заснул.
— Надеюсь, что этот мальчик не погибнет, Риди.
— Я тоже надеюсь; у него благородная душа. Но мы все в руках Всевышнего. До свидания, сэр.
— Покойного сна, Риди.
Сигрев стал на доску, прибитую к палисаду, и задумался; легко представить себе, что невеселые и неприятные мысли занимали его. Тем не менее, несчастья изменили его к лучшему, он не роптал, как бывало прежде, и покорно склонялся перед волей небес. Долго и горячо молился бедный человек, прося Господа освободить их всех от мучений и спасти от опасности, грозившей им. Молитва его успокоила; он мысленно приготовился ко всему и поручил себя и своих близких Тому, Кто все делает к лучшему.
На рассвете Риди проснулся и сменил Сигрева, который не пошел в дом, а лег на те кокосовые листья, на которых спал Уильям.
Риди принес большие гвозди и молоток и позвал Уильяма на помощь. Они работали вместе; один вбивал гвозди, другой смотрел, не подходят ли дикари. Не прошло и часу, как они поднялись к самой вершине дерева и могли отлично увидеть и залив, и большое пространство острова. Уильям, который вгонял последнюю дюжину гвоздей, осмотрелся и, спустясь на землю к Риди, сказал:
— Я все видел, Риди. Они совершенно разрушили наш старый дом; теперь большая их часть лежит на земле; они кутаются в боевые плащи. Кажется, спят; женщины ходят взад и вперед от челнов к дому и обратно. А челны по-прежнему на отмели, там, где их оставили после высадки.
— Они, конечно, разрушили дом, чтобы вытянуть из него гвозди, — ответил Риди. — А вы видели убитых?
— Нет, я мало смотрел по сторонам, но опять поднимусь на дерево и посмотрю. Я спустился, потому что от вбивания гвоздей мои руки покрылись ссадинами, да и молоток так тяжело держать. Минуты через две я так и взлечу на дерево. Ах, Риди, губы у меня горят, пухнут, кожа лупится. Я и не думал, чтобы жажда была так мучительна. Конечно, теперь бедный Томми больше чем наказан.
— Ребенок не думает о последствиях, мастер Уильям; мы не могли предполагать, что, посылая его за
