Но, когда Мерлин поднялся, он сказал ему: — Поднимись и слушай, чтобы мог передать слова бога остальным.
В трех футах от границы прибоя волны размыли круглую глыбу гранита. Именно на ней встал Эйэрон Мокроголовый, чтобы его могли видеть и слышать его слова все последователи.
— В море мы родились, и в море вернемся, — начал он, как и сотни раз до этого. — Бог Штормов в своем гневе низверг Бейлона и теперь он пирует в подводных дворцах. — Он поднял руки. — Железный король мертв. Но король вернется вновь! Ибо то, что мертво, умереть не может, но вновь восстанет, сильней и прочнее, чем прежде!
— Король восстанет! — выкрикнули утопленники.
— Так и будет. Но кто? — Мокроголовый прислушался, но ему ответил только шум волн: — Кто должен стать королем?
Утопленники начали греметь своими палицами, постукивая ими одна по другой. — Мокроголовый! — Кричали они. — Мокроголовый — Король! Король Эйэрон! Хотим Мокроголового!
Эйэрон покачал головой. — Если у отца два сына, и он дает одному из них топор, а другому — сеть, какой из них станет воином?
— Топор для воина, — крикнул в ответ Рас, — сеть для рыбака.
— Верно, — ответил Эйэрон. — Бог взял меня на глубину и утопил того никчемного человека, которым я был. Вернув меня, он дал мне глаза, чтобы видеть, и уши, чтобы слышать, и голос, чтобы нести его слово. Чтобы я мог стать его Пророком и учить его истинам тех, кто позабыл. Я не был рожден, чтобы сидеть на Морском троне… не более, чем Эурон Вороний Глаз. Я слышал глас бога, который произнес: ни один безбожник не сядет на мой Морской трон!
Мерлин скрестил руки на груди. — Значит, Аша? Или Виктарион? Скажи нам, жрец!
— Вам ответит Бог, но не здесь. — Эйэрон указал на жирное, белое лицо Мерлина. — Не мне внемлите, не законам человеческим, но морю. Ставьте паруса и погрузите в воду весла, милорд. И отправляйтесь на Старый Вик. Вы, все капитаны и короли. Не ходите ни к Пайку на поклон к безбожнику, ни в Харлоу, чтобы вступить в сговор с коварной женщиной. Правьте к Старому Вику. Туда, где стояли чертоги Серого Короля. Именем Утонувшего Бога я призываю вас. Я призываю всех! Покиньте свои жилища, свои замки и форты, и возвращайтесь к холму Нагга, на вече королей.
Мерлин открыл рот: — Вече королей? Настоящего вече королей не было уже…
— Слишком долго! — В ярости вскричал Эйэрон. — Но, на заре времен железнорожденные избирали своих королей, возвышая достойнейших из своего числа. Настало время вернуться к Старым Обычаям, ибо лишь это снова нас возвеличит. Вече королей избрало Урраса Железноногого Верховным Королем и увенчало его короной из плавника. Сайласа Плосконосого, и Харрага Хоара, Старого Кракена — их всех избрали на вече королей. Избранный на этом вече восстанет тот, которому суждено завершить начатое королем Бейлоном, отвоевать нам наши свободы. Я повторяю, не ходите ни к Пайку, ни к Десяти Башням Харлоу, только к Старому Вику. Разыщите холм Нагга и останки чертогов Серого Короля, потому что именно в этом священном месте, когда утонет и возродится луна, мы должны избрать себе достойного, богобоязненного короля. — Он снова поднял свои костлявые руки. — Слушайте! Внемлите волнам! Внемлите богу! Он говорит с нами, он говорит: 'Нам не нужен иной король, кроме выбранного на вече!'
Его слова утонули в реве толпы, и утопленники внесли свой вклад стуком своих палиц. — Вече! — кричали они. — Вече, вече. Никого, кроме избранного на вече! — И поднятый ими грохот наверняка был слышен на Пайке Вороньему Глазу, и Богу Штормов в его облачном чертоге. И Эйэрон Мокроголовый знал, что он поступил верно.
Капитан Стражи
— Кровавые апельсины, похоже, перезрели, — слабым голосом заключил принц, когда капитан выкатил его на террасу.
После этого он промолчал несколько часов.
На счет апельсинов это была истинная правда. Несколько из них упало на светло розовый мрамор и разбилось. Их острый запах с каждым вздохом наполнял ноздри Хотаха. Вне всякого сомнения, принц тоже чуял их запах, потому что сидел прямо под деревьями в своем кресле- каталке на подушках из гусиного пуха и с колесами из железа и эбонита, которое изготовил мейстер Калеотт.
Долгое время единственным звуком оставались визг детей, плещущихся в бассейнах и фонтанах, и изредка мягкие шлепки опадающих на террасу апельсинов. Но потом капитан услыхал с дальней стороны террасы легкий перестук каблуков по мрамору.
Обара. Он узнал ее походку: широкая, быстрая и яростная. Наверняка в конюшне у ворот стоит ее лошадь — вся в мыле и крови от шпор. Она всегда выбирала жеребцов, и ходили слухи, что в Дорне у нее нет равной в их укрощении… впрочем, как и мужчин. Капитан расслышал вторящие ей шаги другого человека: быстрое шарканье ног мейстера Калеотта, едва поспевавшего за своей спутницей.
Обара Сэнд всегда ходила быстро. Словно вечно пыталась догнать что-то от нее ускользающее, как некогда заметил своей дочери принц, а капитан услышал ненароком.
Когда она появилась в тройной арке, Арео Хотах вытянул свой топор на длинной шестифутовой рукояти чтобы закрыть ей проход. — Миледи, ни шагу дальше. — В его низком голосе прозвучал тонкий акцент Норвоса. — Принц не желает, чтоб ему мешали.
Ее лицо было каменным, но затем стало еще тверже: — Ты стоишь на моем пути, Хотах. — Обара была старшей из Песчаных змеек, ширококостная женщина приблизительно тридцати лет, с близко посаженными глазами и ржаво-каштановыми волосами ее родного Староместа. Под ее пятнистым плащом песчаного цвета с золотом были поношенная одежда из потертой мягкой кожи. Вот и все, что было в ней мягкого. На боку у нее был свернутый кнут, за спиной круглый щит из стали и меди. По крайней мере, свое копье она оставила снаружи, и за это Арео Хотах был ей благодарен. Он знал, что она сильная и быстрая женщина, но даже она не могла бы с ним справиться… хоть этого и не знала, а ему не хотелось видеть ее кровь на этом светло розовом мраморе.
Мейстер Калеотт переминался с ноги на ногу: — Леди Обара, я пытался вас предупредить…
— Он знает, что мой отец мертв? — спросила она у капитана, не уделив мейстеру и доли внимания, словно он был мухой, если только мухи были настолько глупы чтобы досаждать ей своим жужжанием.
— Он знает, — ответил капитан. — К нему прилетела птица.
Смерть прилетела в Дорн на крыльях ворона, записанной на клочке пергамента и запечатанная каплей твердого красного воска. Калеотт должно быть почувствовал, что в том письме, раз передал его Хотаху. Принц поблагодарил его, но долгое время не взламывал печать. Весь вечер он сидел с клочком пергамента в руке, любуясь детскими играми. Он любовался вплоть до заката, когда воздух остыл настолько, что разогнал детей по их домам. Потом он смотрел на отражение звезд на воде. Он дождался появления луны и лишь после этого отправил Хотаха за свечой, чтобы он мог прочесть письмо под апельсиновыми деревьями в ночной темноте.
Обара дотронулась до своего кнута: — Уже тясячи людей отправились через пески в путь к Костяному перевалу, чтобы помочь Элларии вернуть останки моего отца домой. Кланы готовы взорваться, а красные жрецы разжигают огни на своих алтарях. В домах мягких подушек женщины совокупляются со всеми желающими, отказываясь от денег. В Солнечном копье, на Перебитой Руке, по всей
