— Мой меч…
Виктарион схватил парня за горло окровавленной рукой.
— Так ступай, разыщи его! — Сказав это, он отправил его спиной вперед за борт в залитое кровью море.
Эта отсрочка позволила ему выдернуть застрявший топор. Белые розы отступали под могучим железным клином. Некоторые пытались спрятаться в трюме, другие молили о пощаде. Виктарион чувствовал, как под кольчугой, кожей и лобстеровой сталью по руке теплой струйкой стекает кровь, но это не имело значения. Вокруг мачты плотным клубком собрались продолжавшие сражаться враги, встав в кольцо плечом к плечу. — «Эти несколько, по крайней мере, настоящие мужчины. Они скорее умрут, чем сдадутся». — Виктарион собирался удовлетворить их желание. Он ударил топором по своему щиту и бросился в атаку.
Утонувший Бог создал Виктариона не для словесных баталий на королевском вече, и не для борьбы с врагами, таящимися в бесконечных трясинах. Он был рожден для другого — встать, закованным в железо с ног до головы, с топором в кровоточащей руке, принося с каждым ударом смерть.
Они ударили его спереди и сзади, но их мечи могли причинить ему вреда не больше, чем ивовые прутики. Ни один меч не мог прорубить тяжелый доспех Виктариона Грейджоя, и ни одному врагу на свете он не стал бы позволять нащупать слабое место в сочленениях, где его тело прикрывала только кольчуга и вываренная кожа. Пусть даже на него нападают одновременно трое врагов, или пятеро, не имеет значение. Каждым ударом он расправлялся с одним врагом, бросаясь навстречу его клинку, и закрываясь его телом от остальных.
Последний мужчина, оказавшийся перед ним, должно быть был кузнецом. У него были огромные бычьи плечи и одна рука развита сильнее другой. На нем была бригантина и кожаный шлем. Единственным ударом он превратил щит Виктариона в щепки, но капитан ответным ударом раскроил его голову пополам. — «Так же просто я мог бы покончить с Вороньим Глазом». — Когда он выдернул свой топор, череп кузнеца, казалось, взорвался изнутри. Во все стороны брызнули осколки кости, кровь и ошметки мозга, тело начало заваливаться вперед к нему в ноги. — «Слишком поздно молить о пощаде», — подумал Виктарион, высвобождая ноги из объятий трупа.
Сейчас вся палуба стала скользкой от крови, и у каждого борта горами валялись трупы и умирающие. Он выбросил разломанный щит и глубоко вдохнул в грудь воздух.
— Лорд Капитан! — Услышал он за спиной крик Брадобрея. — Наша взяла!
Окружающее море было черно от кораблей. Какие-то пылали, другие тонули, от каких-то остались одни обломки. Между бортами вода была густой, словно студень, в ней плавали тела, сломанные весла и выжившие, цепляющиеся за плавающие обломки. В стороне полдюжины кораблей южан быстро плыли обратно к Мадеру. — «Пусть удирают», — промелькнуло в голове Виктариона. — «Пусть всем расскажут, что случилось». — Едва кто-то, задрав хвост, удирает из боя, он перестает быть мужчиной.
Глаза щипало от пота, залившего за время бой все лицо. Двое его гребцов помогли ему отстегнуть шлем кракена, чтобы можно было его снять. Виктарион утер лоб.
— Тот рыцарь, — пробурчал он. — Рыцарь белой розы. Кто-нибудь догадался выудить его обратно? — За сына лорда можно получить хороший выкуп от его отца, если только лорд Серри выжил в сегодняшнем бою. Или от его сеньора в Хайгардене, если не выжил.
Но никто из его людей не видел, что с ним случилось после того, как он выкинул его за борт. По всей вероятности он утонул.
— Пусть веселится так же, как сражался, в подводных чертогах Утонувшего Бога. — Хотя островитяне со Щитов называют себя моряками, в море они ходили в страхе, и в бою надевали легкий доспех, боясь утонуть. Юный Серри был другим. — «Храбрый парень, почти как железнорожденный». — Подумал Виктарион.
Он передал командование над захваченным кораблем Рагнору Пайку, назначил дюжину людей ему в команду и поднялся обратно на борт своей «Железной Победы».
— Сорвите с пленников гербы и соберите оружие, потом перевяжите их раны. — Крикнул он Нюту Брадобрею. — Выбросите всех мертвых и умирающих за борт. Если кто-то будет умолять о милосердии, перережьте им сперва горло. — К таким он испытывал лишь презрение. Уж лучше захлебнуться соленой водой, чем собственной кровью. — Я хочу, чтобы сосчитали захваченные корабли, всех пленных рыцарей и лордов. И мне нужны их знамена. — Когда-нибудь он повесит их в своем замке, чтобы в старости и немощи вспоминать врагов, поверженных, когда он был молод и полон сил.
— Сделаем, — Осклабился Нют. — Это была великая победа!
«Да», — пронеслось у него в голове. — «Великая победа во славу Вороньего Глаза и его колдунов». — Остальные капитаны вновь будут выкрикивать имя его брата, когда эта весть достигнет берегов Дубового Щита. Эурон околдовал их своим ядовитым языком и насмешливым глазом, подкупил обещанием разграбить полсотни дальних стран, а также золотом и серебром; красивыми доспехами, кривыми мечами с золотыми рукоятями, кинжалами из валирийской стали; полосатыми и пятнистыми тигровыми шкурами, шкурами нефритовых мантикор и древних валирийских сфинксов; сундуками мускатного ореха, гвоздики и шафрана; слоновыми бивнями и рогом единорога; зелеными, оранжевыми и желтыми перьями с Летних Островов; мотками прекрасного шелка и переливчатой парчи… но все это было мелочью по сравнению с этим. — «Теперь он дал им победу, и этим купит их с потрохами». — Подумал капитан. Во рту был горький привкус. — «Это была моя победа, не его. Где он был, когда я сражался? Сидел, прохлаждаясь, в замке на Дубовом Щите. Он украл у меня жену, украл мой трон, а теперь еще и крадет мои победы».
Повиновение стало для Виктариона Грейджоя естественным делом, оно было врожденным. Мужая в тени своих братьев, он неукоснительно следовал за Бейлоном во всех его начинаниях. Позже, когда подросли сыновья Бейлона, он привык считать, что однажды он станет повиноваться им, когда один из них займет место отца на Морском Троне. Но Утонувший бог забрал Бейлона и его сыновей к себе в подводные чертоги, и Виктарион не мог называть Эурона «королем» без привкуса желчи во рту.
Ветер был освежающим, и ему захотелось пить. После боя ему всегда хотелось глотнуть вина. Он оставил палубу на попечении Нюта и спустился вниз. В его тесной каюте на корме его поджидала темнокожая женщина. Она была влажной и готовой. Должно быть звуки битвы разгорячили и ее кровь тоже. Он взял ее дважды подряд в стремительном порыве. Когда они закончили на ее груди, бедрах и животе была кровь, но это была его кровь из пореза на ладони. Темнокожая женщина омыла ему рану прокипяченным вином.
— Что ж, план был хорош, в этом ему не откажешь. — Сказал Виктарион, когда она присела возле него. — Мандер теперь открыт, как в старые времена. — Это была медленная река, широкая и неторопливая, и очень коварная, таящая отмели и затонувшие коряги. Большинство мореходных судов не осмеливались заплывать дальше Хайгардена, но корабли железных людей с их низкой осадкой могли плыть далеко вверх по течению до самого Горького моста. В древние времена железнорожденные смело плавали по речной дороге и грабили оба берега Мандера и его притоков… пока короли зеленых земель не вооружили рыбаков на четырех малых островах в устье Мандера и не назвали их своими щитами.
С тех пор прошло две тысячи лет, но в дозорных башнях вдоль скалистых берегов старики все еще несли древний дозор. При первом же виде корабля железных людей старики зажгли бы свои сигнальные костры, и их зов пробежал бы от одного холма к другому, от острова к острову. — «Бойтесь! Враги! Набег! Набег!» — Когда рыбаки видят горящие огни на вершинах, они бросают свои неводы и бредни и хватаются за мечи с топорами. Их лорды выходят из замков в сопровождении своих рыцарей и воинов. Трубят боевые рога, эхом разносясь над водной гладью от Зеленого щита до Серого, и от Дубового до Южного. Их корабли выплывают из покрытых мхом каменных убежищ вдоль берега, вдоль бортов мелькают весла, стараясь изо всех сил успеть запечатать Мандер и настичь, догнать налетчиков, идущих вверх по реке навстречу своей смерти.
Эурон отправил вверх по Мандеру Торвольда Коричневого зуба и Рыжего
