которая шла в длинном белом одеянии, устремив взор на мотылька, порхавшего перед ней. Услыхав слова папы, рыцарь тотчас откинул забрало и предстал перед изумленными взорами Цезаря.
Появление Лебофора еще сильнее подействовало на доминиканца. Он несколько минут смотрел во все глаза на молодого англичанина, но затем оправился от своего потрясения после такой неожиданности.
– По крайней мере, я требую мщения, – произнес отец Бруно.
– И я требую мщения, – воскликнул Лебофор, после чего схватил новообращенную и, увлекая ее вперед и сорвав ее покрывало, воскликнул: – Мириам, осмотрись вокруг, и скажи нам – кто он!
– Мириам, – проговорил отец Бруно, – вот награда, обещанная тебе мною за твою веру – месть убийце твоего Джованни!
Наступило страшное глубокое молчание. Мириам озиралась кругом, пока ее взор не упал на Цезаря, лицо которого пылало, искаженное дьявольскими страстями и страхом. С воплем, который, казалось, должен был достичь до неба, молодая еврейка указала на него!
– Вот он, вот он! – О, окажи мне правосудие, судья, и умертви убийцу Джованни!..
Она стремительно подбежала к папе, заседавшему среди собрания, и бросилась перед ним на колени.
Цезарь вскочил, как дикий зверь, потревоженный в своем логовище, и, казалось, был готов кинуться на несчастную еврейку. Однако, папа со страшной тревогой в лице, сам поднялся с места и воскликнул:
– Проклятие тебе, Каин! Подойди ближе, и моя собственная рука... Гвардейцы, копья вверх!
Меч Реджинальда тотчас сверкнул над головою коленопреклоненной еврейки.
– Ну, теперь выслушай мое проклятие, – сказал тогда отец Бруно, стоявший перед блестящим собранием в суровом величии зловещего пророка древних времен, с горевшими дикой злобою глазами. – Выслушайте меня, Родриго и Цезарь Борджиа! Небу стали, наконец, нестерпимы ваши преступления, – земле и небу. Тираны, угнетатели, изменники! Час суда, справедливого возмездия и разрушения близок! Повелеваю вам через час предать свои отвратительные души праведному мнению, и пусть ответ на мое требование решит, пророк ли я, посланный Богом, или лживый обманщик из ада.
– В самом деле, со мною поступают ужасно! Отцеубийца, ты отравил мое питье? – воскликнул Александр, побледнев, как мертвец, и после короткой борьбы пошатнулся и был отведен Реджинальдом к своему креслу.
– Мое сердце в огне, но в этом я не повинен, Александр. Адский колдун, ты отравил меня? – сказал доминиканцу Цезарь, в груди которого уже начал действовать яд.
– Нет, я только заменил головки на бутылках серебряных ради почетного отличия, подобающего вашему сану и вашим заслугам, – со страшной улыбкой ответил ему отец Бруно.
– Унесите меня прочь отсюда! Я умираю! Рыцарь, в Ватикан, не в замок Ангела, – простонал папа и, бросив ужасный взор на Цезаря, прибавил: – это – правосудие!
После того он без сознания склонился на руки подоспевших к нему Реджинальда и Бурчардо.
– Противоядия! Противоядия! Нотта и Морта! Тысячу золотых тому, кто приведет сюда одну из них! – крикнул Цезарь.
– Ваша светлость, они обе умерли, когда я покидал крепость Святого Ангела. Епископ д'Энна прибыл со страшными вестями, – сказал Мигуэлото, только что вбежавший в зал пиршества и с ужасом смотревший на потрясающее зрелище.
Мириам тотчас же увидала его и с криком испуга выскочила из-за кресла папы, после чего кинулась опрометью в одну из крытых аллей виноградника.
– О, никакой надежды более не осталось! – кричал Цезарь, шатаясь и бледнея, как смерть. – Все пропало! Отрава горит в моих жилах! Однако, мщение! Мигуэлото, хватай колдуна! Он отравил нас. Отец, не считайте меня своим убийцей! Помогите!.. Фиамма!.. О, Фиамма! Противоядия! Огненные фигуры! Черная в сверкающей чалме. Прочь его! Он вырывает у меня сердце своими раскаленными щипцами! Все эти чудовищные образы. Пламя... пламя! Так это и есть ад? Ужас! Ужас! Помогите... спасите, Фиамма, помоги!
И герцог Романьи, в свою очередь, рухнул без памяти наземь.
Когда с поразительной быстротой по Риму распространилось известие, что папа лежит при смерти в Ватикане, а герцог Романьи в таком же состоянии в замке Святого Ангела, в городе тотчас возникли беспорядки, грозившие всеобщей гибелью.
Еще неделю томился папа в жестоких предсмертных страданиях, пользуясь до самого конца заботливым уходом Реджинальда Лебофора.
Об участи Цезаря не знали ничего достоверного. Ходила только смутная молва, что он еще жив и что какая-то колдунья избавила его от действия отравы разными снадобьями. Однако, телесные муки, казалось, не сломили силы и энергии его духа, и, как только стало известно, что папа скончался, его солдаты заняли Ватикан, откуда Реджинальд успел своевременно удалиться. Фабио выступил с сильным войском в Рим и угрожал гибелью всем Борджиа. Реджинальд поспешил ему навстречу и скрежетал зубами от ярости, когда услышал, что Паоло Орсини в последние минуты просил передать английскому рыцарю просьбу уехать в Англию не ранее того, как он отомстит за его смерть уничтожением тиранов.
Относительно участи, постигшей Мириам, не удалось получить верные сведения, но, когда мстители проезжали по мосту в замок Святого Ангела, старый лодочник Чиавоне причалил к берегу с женским трупом, который он вытащил из речной тины. Это было мертвое тело Мириам. Однако, добровольно или насильственно нашла она смерть в волнах Тибра, осталось навсегда неразгаданной тайной.
Фабио Орсини и Реджинальд решили отомстить Цезарю, но значительные боевые силы, которыми герцог Романьи занял Ватикан и крепость Святого Ангела, а также приказы кардинальской коллегии, взявшей на себя управление городом и старавшейся удалить оттуда все враждующие партии на время выборов нового папы, сильно затрудняли эту задачу. Тогда Фабио вздумал подстрекнуть фанатическое безумие народа, прося помочь ему освободить отца Бруно из рук Цезаря. Народная ярость вспыхнула при этом с такою силой, что римляне потребовали оружия, собираясь идти на приступ крепости Святого Ангела. Однако, этот замысел был внезапно разрушен встречным народным движением, вызванным партией Борджиа. Было объявлено, что колдун в монашеской рясе потребовал, чтобы Божий суд огнем доказал
