трижды прогрохотал посохом по металлу. Очень скоро чей-то глаз скользнул по нему сквозь открывшееся вверху двери квадратное отверстие.
Дверь открылась без скрипа. Несмотря на темноту, гостя узнали.
– Мир вам, – сказал Ис, разглядев в темноте коренастую фигуру Ртепа и рядом с ним закутанную в длинное одеяние женщину.
– Рад видеть тебя живым, Учитель. – Хозяин дома приложил руку к груди, склонился и отступил, пропуская гостя во двор. Неслышно, согнувшись, исчезла женщина, блеснув из-под платка, прикрывавшего лицо, огромными темными глазами, полными любопытства, – во дворе горел под треножником огонь, и пламя отразилось в глазах этой женщины, когда она повернула голову. Ис вздрогнул – за спиной загрохотали засовы могучей двери.
2
На террасе, невысоко приподнятой над уровнем сада и замощенной обожженными глиняными плитками, расстелили кошму. Сюда выходили две двери и четыре окна. В доме было темно и тихо. Возникла, поставила чаши на кошму и вновь исчезла внизу, в винограднике, сестра хозяина – Мер, это она встречала Иса у входа. Ис отказался от ее услуг – сам погрузил ноги в воду маленького арыка, начинающегося у колодца посередине двора.
Сидели вдвоем. Гость и хозяин. Пламя треножника, словно поддерживая остродонный сосуд руками, высвечивало из темноты их лица: узкое, с темно-русой бородкой и темно-русыми волосами, чуть вьющимися у плеч, – гостя; с черной густой бородой на широком лице – хозяина.
Ртеп подождал, пока Ис справится с бараньей похлебкой с накрошенной туда пшеничной лепешкой. И когда гость взял пиалу с горячим и терпким настоем, похожим на чай, а другой рукой отщипнул ягоду от кисти превосходного изюма без косточек, спросил о здоровье. Здешний обычай не позволял сразу переходить к делу.
– Здоровье что, – отхлебнул из пиалы Ис. – Из Рета пришлось уйти. Хорошо хоть каменьями не побили.
– Жрецы?
– Нет. Хотя рука – их.
– За проповедь?
– Брось, я не проповедник. Но когда спрашивают – я отвечаю.
– Не мне тебе советовать, Учитель, – опустил кудлатую голову Ртеп, – но надо ли метать бисер перед свиньями? И надо ли было излечивать хромого фискала? Я знаю, за что ему перебили лапу!
– Ты не прав. Если спрашивают и ты знаешь истину, нельзя оставить ее в себе. Правда – одна.
– Как сказать – у раба и наместника она разная.
– Не она, Ртеп, – взгляд на нее. Я просто говорю, что все люди – люди. Что пища одинаково нужна нищему и владыке. И одежда, защищающая от зноя и холода, равно нужна всем. Все просто.
– Ты всегда прав, Учитель. Но от слов твоих колеблется благополучие храма. Жрецы тебе этого не простят. Оттого и подстрекают они толпу.
– Я не умею лгать, Ртеп. У нас…
– Прости, но я – то живу на земле. И грязь ее – на руках моих. Если в силах отмыть эту грязь – отмой, но мало здесь человеческой силы.
– Ты искушаешь не хуже дьявола!
– Учитель, не поминай его к ночи… Ты всегда говорил, что ты – человек… – начал было Ртеп.
– Да, но из очень далекой земли. И никакой я не пророк. А все остальное – случайное сходство с другим человеком из Рета, бежавшим в Черную Землю много лет назад До меня дошли отголоски его проповедей – я думаю иначе. Я не верю в воздание где-то там, – тут гость поднял руку к небу, – я такой же земной человек, как и ты. Даже более земной: для меня нет ни Бога, ни черта.
– Так смеет говорить лишь сам Бог, – полуспросил, полуутвердил вдруг осевшим голосом Ртеп.
– Да нет же! Ну как еще можно объяснить! И человек, и сын человеческий тем же путем, что ты, на свет появился. Мне страшно, что даже такая светлая голова, как твоя, не может этого вместить.
– Ты знаешь то, что неведомо нам, – чуть успокоившись, уставился на огонь Ртеп, – но лучше бы другие думали о тебе как… – он долго подыскивал слово.
– Как о Мессии? – помог ему Ис. – Мало своих жрецов и пророков?
– Людям нужно знамя. Ис, – впервые по имени назвал его хозяин, – и только Учителем я назову тебя на людях. Народ жаждет чуда. Пусть будет по-твоему, пусть – человек. Но знания твои необычны, необычна и сила твоя А при вере в твою неземную сущность всколыхнется земля. И рухнет каменная глыба Империи. И смрадная сила наших жрецов, ненавистная и тебе.
– Обман – во спасение? Такому не верю. А если я ошибусь? А что будет после меня, когда слепая вера сделает из вождя идола? Такое бывало и при жизни! И во имя этого идола ретивые последователи с восторгом станут резать инакомыслящих. Вот что страшно в слепой вере.
Гость помолчал, отпил из чаши. И снова заговорил, вглядываясь в огонь, медленно подбирая слова:
– Только знания способны изменить мир, только понимание пути…
– Так научи.
– Я не закончил мысли, все не так просто, я и сам не знаю, с чего начинать. И как объяснить. Ну хотя бы то, что все в мире обходится без Бога. И в человеческой силе понять устройство мира и противоборствовать стихии. Не все сразу, конечно. Но чем выше восходишь на гору, тем дальше видно.
