тридцать лет безразличие со стороны мужа. Если бы Остин с самого начала обращался с ней с такой черствостью, возможно, девушка смогла бы найти утешение в мысли, что виной всему ее уродливая внешность или сварливое поведение. Может быть, она покорилась бы тому, что связана узами брака с совершенно чужим мужчиной, с которым ей суждено находиться рядом, пока смерть не разлучит их.
Но Остин позволил ей на мгновение почувствовать надежду, что их отношения могут измениться. Беседы у огня после изнурительного, но приносящего ни с чем не сравнимое удовлетворение трудового дня. Мальчишеская улыбка и искренний смех, еще более ценный своей редкостью. Сильная мужская рука, нежно проводящая по ее обкромсанным волосам так, словно это роскошные локоны. Остин с некоторых пор очень изменился по отношению к ней, но даже не, намекнул, какое ужасное преступление совершила жена, что лишилась его благосклонности:
Если бы Холли было известно, в каком грехе каяться, возможно, она, смирив гордыню, отправилась бы искать отца Натаниэля. Священник извинился перед ней после той ссоры в часовне, клятвенно заверив, что лишь забота о душе Холли была причиной его гневной вспышки, но отношения между ними оставались натянутыми и сдержанными. Большую часть времени отец Натаниэль проводил, изучая тронутую плесенью хронику семейства Гавенморов, обнаруженную в подвале часовни.
Когда Холли проходила мимо стрельчатого окна, на нее упал робкий солнечный луч, возвестивший о том, что дождь наконец прекратился. Однако, похоже, слишком поздно, чтобы развеять мрак, окутавший ее душу. Каждый раз, заворачивая за угол, Холли натыкалась на встречающие ее с издевкой свидетельства трогательных попыток показать себя достойной женой сэра Остина: свежий слой побелки на потрескавшейся штукатурке, терпкий аромат трав, шелестящих у нее под ногами, вазы с полевыми цветами, расставленные в нишах бойниц. Холли отметила своей жизнерадостностью все до единого помещения Цитадели, оставив только северную башню привидениям и паутине.
Больше терпеть она не могла. Схватив шерстяную шаль, девушка выбежала из замка по наружной лестнице. Покинув замкнутый со всех сторон внутренний дворик, Холли медленно побрела по сырой траве, которой зарос внешний двор, полностью поглощенная своими мрачными мыслями и совершенно не замечая робких шагов за спиной.
— Гвинет.
Холли печально вздохнула. Сейчас ей меньше всего хотелось, чтобы ее принимали за чью-то жену — неважно, давно умершую или нет.
— Нет, отец Рис, — ответила она, оборачиваясь, — я не Гвинет, я Холли. — Ей не удалось полностью избавить свой голос от щемящей тоски. — Холли, жена Остина.
Старик покачал головой.
— Гвинет, — убежденно повторил он, указывая на заброшенный могильный холмик.
Холодная дрожь пробежала по затылку Холли. От промозглого ветра пробирал озноб. Девушка подошла к каменному надгробию, скрытому под покрывалом плюща и травы.
Она остановилась у безымянной могилы.
— Гвинет? — прошептала Холли, кутаясь в шаль.
Она вспомнила тихий голос Остина, суровость звучания которого смягчалась едва уловимой печалью. «Я прекрасно помню ее. Ее голос. Улыбку. То, как она склоняла голову набок, когда пела».
Гвинет. Жена Риса. Мать Остина, которую он так любил. Холли сглотнула комок в горле.
Она изумленно оглянулась на цитадель. Еще можно понять, как без заботливой руки хозяйки пришел в такое запустение замок, но просто уму непостижим позор этой неухоженной могилы. С могилы матери Холли постоянно вытиралась пыль, полированный камень блестел, день и ночь склеп освещался дорогими восковыми свечами, а каждую весну, в годовщину смерти, его украшали душистыми желтыми жонкилями.
Пробившийся сквозь тучи косой луч солнца упал на лицо Холли, согрев ее впервые за последние несколько дней. Возможно, еще не поздно вернуть расположение мужа. Быть может, она пыталась произвести на него впечатление обыденными домашними делами, в то время как требовалось лишь одним простым поступком выразить свои чувства. Преподнести мужу дар от самого сердца.
Обернувшись, Холли схватила морщинистые руки старика.
— Отец Рис, хотите помочь мне?
Он радостно закивал, и от детской, такой знакомой улыбки, мелькнувшей на его лице, у Холли защемило сердце. Порыв ветра разогнал тучи, и солнце осветило девушку и старика, опустившихся на колени, срывающих голыми руками с могильного холмика сорняки.
Распрямившись, Холли вытерла со щеки землю. Под ее едва отросшими ногтями чернела грязь. Спина ныла. Ветер хлестал ей в лицо. Девушка устало улыбнулась, любуясь плодами своего труда.
Забытая шаль валялась рядом на траве. В нескольких Футах возвышалась куча сорняков, подлежащих сожжению. Вокруг аккуратно обложенной камнями могилы храбро поднимали головы пересаженные анемоны. Холли осторожно примяла землю возле последнего цветка, и тут появился спускающийся с холма Рис, несущий охапку свежесрезанных розовых гиацинтов. Это будет особый подарок Остину: благоухающее покрывало, оберегающее вечный сон Гвинет Гавенмор.
Но вдруг улыбка исчезла с лица старика. Споткнувшись, он остановился. Цветы посыпались из его рук.
Холли оглянулась, прикрывая рукой глаза от лучей заходящего солнца. Земля у нее под коленями задрожала от приближающегося топота копыт. Сердце Холли заколотилось, повинуясь тому же бешеному ритму.
Остин соскочил с коня, прежде чем тот успел остановиться, и двинулся к ней. Холли поднялась с земли, непроизвольно стремясь защититься, сама не понимая чего. Похоже, результат ее усилий пробудить в муже хоть какое-то чувство превзошел самые смелые ожидания. Вне всякого сомнения, Остин в настоящий момент был одержим безумной жаждой пролить чью-то кровь.
Он остановился прямо перед Холли, и она увидела, как вздымается его широкая грудь, как гневно вздуваются при каждом порывистом дыхании ноздри.
— Как ты посмела? Есть ли хоть один уголок моей жизни, в который ты не будешь лезть со своими
