Дверь распахнулась, и показалось круглое лицо Винифриды.
— Элспет, пора идти.
Служанка заколебалась, не желая оставлять свою госпожу в таком подавленном состоянии. Бледность придавала Холли нездоровый вид, точно она подхватила какую-то неведомую лихорадку, грозившую сжечь дотла ее саму и всех, к кому она прикасалась.
— Спокойной ночи, — тихо промолвила Холли.
Элспет беспомощно взглянула на Винифриду, но валлийка, беспокойство которой было под стать тревоге Элспет, лишь покачала головой. Служанки откровенно обменивались мнениями о плачевном состоянии Холли, но не знали, как разорвать этот порочный круг. Их господин и госпожа точно сошлись в черном танце душ, бесповоротно решив довести его до трагического конца.
Элспет, не в силах предложить Холли ничего другого, с чувством потрепала ее по плечу.
— Да хранит вас бог, миледи, — прошептала она, пытаясь отмахнуться от ледяного озноба недоброго предчувствия.
После ухода Элспет Холли принялась расхаживать по комнате. Грустить некогда, впереди у нее много дел. Вместо того чтобы по обыкновению загасить пламя свечей, Холли достала все припасенные за несколько дней свечи и поднесла огонь к каждому фитилю. В комнате стало светло как днем.
Если Остин придет к ней, то пусть это произойдет при ярком свете. Она больше не позволит ему прятаться за щитом темноты. Она смело встретится с ним взглядом в залитой светом комнате, не обращая внимания на краску стыда, которая покроет ей лицо при воспоминании о том, что происходило в темноте.
Она добьется от Остина правды. И если он поклянется рыцарской честью, что никогда не сможет полюбить ее, она, унизившись перед ним в последний раз, упросит его отослать ее назад в Тьюксбери. Нестерпимая боль стиснула сердце Холли, но она справилась с нею.
Как и все предыдущие вечера, ей оставалось только ждать. Подойдя к окну, Холли вдохнула полной грудью запах цветов, вянущих на каменных плитах внизу, не замечая вожделенного взгляда, следящего за ней из сгущающихся сумерек.
Сегодня вечером он не пойдет к ней.
Остин, бродивший по залитому лунным светом склону холма, понял, что лжет, еще произнося эти слова. Холли болезненной лихорадкой жгла ему кровь. Он был бессилен перед ней, как бессильны перед зовом луны приливы и отливы.
Белые камни недоконченной наружной стены казались зубами из слоновой кости в челюсти ночи. Остин перепрыгнул через невысокую стену, восторженно приветствуя темноту и скрытность, которую она несет. Лишь во тьме Остин смел являться к Холли.
Проскользнув мимо опустевшей часовни, он вошел во внутренний двор, избегая освещенных участков, точно хищник, каковым он и начинал себя чувствовать. Остин уже почти достиг укромной темноты лестницы, как вдруг светловолосая фигура, выйдя из тени, стала у него на пути.
Остин, остановившись, с раздражением посмотрел на своего друга:
— Думаю, у тебя не было бы свободного времени, чтобы разыгрывать из себя мою совесть, если бы ты обзавелся женой.
Он напрасно не обратил внимания на язвительную ухмылку Кэри.
— К чему мне такие хлопоты, если вы, надеюсь, позволите мне попользоваться своей?
Услышав за спиной тихий скрип открывшейся и закрывшейся двери, Холли расправила плечи, внутренне собираясь к последней битве за любимого мужчину. Набрав полную грудь воздуха, она обернулась, но, увидев сгорбленную фигуру у двери, удивленно воскликнула:
— Папа Рис?
Свекор был первым мужчиной помимо ее супруга, кому было позволено подняться в башню после того, как в ней заточили Холли. Молодая женщина вспомнила о проповеди, произнесенной стариком с крепостной стены в тот день, когда Остин разоблачил ее, и к ее удивлению примешалась тревога.
Рис Гавенмор, по-детски робея, поднес к губам палец, моля Холли о молчании.
— Отец не разрешил мне приходить. Но я проскользнул, пока он был со своей подружкой. Недоумение Холли росло.
— Ваш отец не разрешил вам? Я ничего не понимаю.
— Он сказал, что ты испорченная женщина, но я не поверил ему.
Бледно-голубые глаза старика наполнились слезами. Эти глаза были настолько похожи на глаза Остина, что Холли было больно смотреть в них — так они напоминали о том, чего лишилась Холли, встречаясь с мужем под покровом темноты.
— Мама, мне без тебя плохо. Мне без тебя очень плохо.
Теперь все встало на свои места. Холли, столько времени размышлявшая о судьбе женщины, которая была заточена в эту тюрьму до нее, ни разу не вспомнила о ее ребенке. О маленьком мальчике, лишенном жестоким и мстительным отцом материнской любви. Впервые после того, как Холли узнала о том, что Рис Гавенмор, разъяренный ревностью, убил свою жену, у нее шевельнулось сострадание к старику.
Ее голос смягчился сочувствием.
— Я уверена, мама тоже скучала по вас, сэр. Очень скучала. Но я — не она.
Старик склонил голову набок, словно прислушиваясь к отголоскам давно забытой мелодии.
— Знаешь, я все слышу. Когда отец думает, что я е лег спать, я тайком пробираюсь в сад и слушаю. — Робость исчезла с его лица, сменившись хитрой злобой. — Я слышу, как ты кричишь и стонешь. Иногда ты кричишь так, словно тебе делают больно, но потом ты просишь еще и еще. Тебе ведь нравятся те
