– Мой! Мой иди! – приказал Фомич, с беспокойством глядя на Карасева.
В это время из кабины вышел голый, весь в мыле, Федя, ростом чуть не в два раза выше Фомича. Могучее его, с легким слоем жира тело внушало уважение.
– Во, громила! – удивленно воскликнул Фомич. – Никакой нейтрон его, чертяку, не берет! И вон, глядь, пеной как фиговым листком прикрылся… Афродита морская…
Федя добродушно улыбнулся асимметричным лицом и, стыдливо прикрыв граблями рук буклистую пену, показав товарищам круглую, с укосами плеч медвежью спину, зашел под душевой рожок.
Фомич вдруг впервые с того времени, как они выпили вместе перед началом работы, явственно ощутил нехватку дыхания. Он машинально постукал себя кулаком по груди, будто для вида. Снова погнал Васю отмываться и сам нырнул в кабину. Несколько раз с силой ударил себя в грудь, но удушье не отпускало. Пару раз очень глубоко вдохнул. Без удовлетворения. Задыхаясь, засуетился, выскочил из кабины, гаркнул:
– Пошли измеряться!.. Все на «Краб»! – и вроде как в суматохе снова задышал, отогнал косматую.
«У, как придушила!» – удивился он, но тут же забыл про удушье.
– Та-а-а-к! – регистрировал Фомич. – Димыч чистый! Девственник ты, Димыч! Ступай одеваться… Сбор у меня в каморке… Отоваримся – и «на посошок»… Федя!.. У, медведюга! Как только тебя мать родила?!
– А я был от такусенький… – показал Федя руками, как рыбаки рыбу.
– Чистый ты, Федюля, истинный бог! Иди, не греши! Облачайся – и в каморку… Та-а-к! Теперя ты, Карась!
Вася Карасев вступил на арку и будто нажал на электрический ревун.
– Ах, чтоб тебя! – выругался Фомич.
Табло с надписью «пах» истерично мигало, и эти нервные подмигивания сопровождал мощный, раздражающий гул ревуна.
– Чтоб тебя в пах! – снова выругался Фомич. Димыч и Федя не уходили.
– Ну что будем с ним робить, хлопцы? А? – спросил Фомич обеспокоенно. – Подцепил долгоживущие на свой безмен. И не потрешь ведь, не подсобишь. Вещь деликатная. Хотя… Стой! А ну-ка, Федюля, дай вон ту Шайку. Плесни туда из бака щавелевой кислоты да подразведи горячей водой… Есть такое дело!.. А ну-ка, Васютка, подь сюды… – Фомич держал тазик с раствором щавелевой кислоты на уровне Васиного паха. – Запускай-ка свово карася в таз, да поживее, некогда тут с тобой…
Вася запустил «карася» в таз.
– Вот это рыба! – грохнули все со смеху.
– Вам хорошо смеяться… – пропищал обиженно Вася. – А мне-то каково?
– Дезактивируй, отмачивай своего карася, не трясись над ним… Хотя, конечно, добро, оно есть добро…
– Го-го-го! – гырчал Дима. – Придешь, Васек, домой, повесь вялиться…
– А ты помалкивай! – прикрикнул на него Фомич. – Знай место и время!.. Дело тут нешуточное… К жене радиоактивным идти нельзя… Та-а-к!.. Теперь, Васятка, иди отмывай, да три покрепче!..
– Натрешь тут…
– Ха-ха-ха-ха!
Через пятнадцать минут Вася снова влез на «Краб». Табло «пах» загорелось, но на этот раз без ревуна.
– Ну, это уже дело! – сказал Фомич. – Ладноть, ты домывай – и в каморку. Мы будем ждать…
Трое удалились в раздевалку.
Вася Карасев черпнул из ящика горсть порошка «Новость» и пошел дезактивироваться дальше…
7
Через тридцать минут все наконец собрались в каморке старого мастера. Сели, помолчали. Фомич доложил на блочный щит управления АЭС, что «гусак» издох и что можно включать дренчеры (душирующее устройство).
– Вот и все… – тихо, хриплым голосом сказал он, положив трубку телефона на аппарат. – Пять минут, и вся работа! А вы боялись!.. Нетути «козла», нетути… А остальные двадцать четыре Ненастий машиной выдернет… Не дай, конечно, бог, чтобы еще какая-нибудь разрогатилась, тогда… Но… Будем надеяться, что они только разгерметизировались, не расплавились… – Он вдруг замолчал и вроде как бы задумался. На самом же деле в голове у него какой-то внезапный провал образовался, или, как он сам о себе говорил в подобных случаях, в «йодную яму» попал.
Фомич молчал долго, пока голова наконец вновь не обрела свою привычную наполненность думами и заботами.
– Йодная яма… – сказал он задумчиво. – Так-то, мальчики… Все имеет свой подлый конец… А?.. Нет?.. Имеет, имеет!.. Ну что я тут раскудахтался… На, Карась, ключи. Доставай из сейфа пакет, канистру и посуду.
В один миг названные предметы из сейфа перекочевали на стол.
Фомич развернул газету. На стол легли четыре тугие пачки банкнот.
– Вот вам и натёрморд! – сказал Фомич. Потом, не торопясь, собрал пачки, небрежно покувыркал в руках, сложил наподобие колоды карт и перетасовал. Делал все это молча, даже, казалось, с неохотой и пренебрежением. – И стоит ли за-ради этих бумажек жизни свои класть? – задумчиво, будто сам себе,
