молча правила конями, посматривая на далекую щель.
Весь остаток дня дорога продолжала петлять утесистыми кручами, опоясывавшими подножье горы. Темная полоска, на которую указывал Вандиен, медленно приближалась. Она была все еще очень неблизко и к тому же в стороне от большака, но Ки не сомневалась, что они успеют добраться. Она не учла одного: здесь, в тени гор, темнота наступает быстрее. Когда она в очередной раз подняла глаза к небу, солнце нырнуло за ледяные вершины, и сверкающие серебряные зубцы вмиг почернели. Жадные щупальца наползающей темноты потянулись к фургону…
Ки выругалась. И сразу же перешла от слов к делу. Она накинула вожжи петлей на рукоять тормоза, чтобы они не упали на снег и не тащились, и, спрыгнув с фургона на снежную целину, побежала вперед, обгоняя напрягавших силы коней. Двигались они таким темпом, что Ки проделала это без большого труда. Ки встала перед мордой Сигмунда и зашагала вперед, торя ему путь. Она сознавала, что толку от этого немного, но в сгущавшихся сумерках каждая минута была на вес золота. Вдобавок движение разогрело кровь, и Ки избавилась наконец от дрожи, не оставлявшей ее с тех самых пор, как они прорубались сквозь змеиный след. К ее несказанному удивлению, подле нее скоро возник Вандиен и начал протаптывать дорожку для Сигурда. Тяжеловозы разом повеселели и приподняли головы, ободренные обществом людей и видом проторенной тропы.
– Твой народ всегда берется за дело вот так, ни слова не говоря? – хмуро спросил Вандиен. – Который раз уже чувствую себя рядом с тобой дураком…
Ки подняла брови и ядовито спросила:
– А твой народ что, всегда предупреждает, прежде чем что-нибудь делать?
– Естественно! – отозвался Вандиен. – Например, когда идем воровать лошадей…
Ки свирепо глянула на него в сгущавшихся сумерках. Лицо его было совершенно серьезно, только глаза смеялись. Ки не выдержала и улыбнулась в ответ. От этого у нее треснула прихваченная морозом нижняя губа, Ки промокнула ее рукавицей и увидела кровь.
Позади них послышалось какое-то шипение; временами оно становилось громче, потом снова затихало до шепота. Ки поглубже натянула на лоб капюшон.
– Ветер поднимается… Успеть бы добраться до убежища, пока нас не накрыло метелью!
– Это не ветер, – ответствовал Вандиен совершенно спокойно. – Это снежная змея. И, если слух еще не начал меня подводить, – побольше той, что нынче заставила нас попотеть.
Ки невольно прибавила шагу, хотя разум говорил ей: пытаться удрать от подобного существа, да еще по глубокому снегу, – дело безнадежное. Что они могут противопоставить твари, для которой снег – родная стихия? Мысленно Ки перебрала все свое имущество, пытаясь подобрать какое-нибудь подходящее оружие… Вандиен тем временем тоже прибавил шагу, стараясь не отставать от нее. Он тяжело, натужно дышал и явно не мог понять, почему это Ки так заспешила. Потом их взгляды встретились, и Вандиен, разглядев ее испуганно вытаращенные глаза, засмеялся – негромко и беззлобно.
– Нет, Ки, беспокоиться не о чем. Та змея сама наткнулась на нас, учуяла – и удрала без оглядки. Мы ей без надобности. Змеи эти питаются снегом: высасывают из него что ни есть питательного, а воду извергают наружу, устраивая ледяные стены… на радость нам, путешественникам. Кое-кто говорит, будто летом они зарываются в землю. Так что опасности нам от них не больше, чем от очень большого дождевого червя. Другое дело – следы, которые они после себя оставляют…
Ки с трудом перевела дух и придержала шаг, зато в голосе послышалась злость:
– Небось язык не отвалился бы сказать об этом пораньше! Например, когда мы кололи лед там на дороге. Или когда только заговорили об этих самых змеях. Я из-за тебя такого страха натерпелась…
– Могла бы, между прочим, сама спросить, – парировал Вандиен. – Или совсем гордость заела? Ее у тебя столько, что чуть-чуть убавить бы вовсе не помешало. Ты ведь никогда здесь прежде не ездила, так?
Ки сжала зубы: начни она отвечать, она наговорила бы ему такого!.. Она так рассердилась на нахального коротышку, что даже согрелась. Со злости Ки снова прибавила шагу. Вандиен не отставал, отказываясь сознаваться, чего ему это стоит.
– Глупцы. Во имя Ястреба, везет же мне на трусов и на глупцов, – заметил он как бы между прочим. – На трусов, которые разворачивают фургоны при виде первого же сугроба. И на дураков, вернее, дур, которые почем зря прут напролом. Так ты что, действительно ничего не знаешь о Сестрах и с чем их едят?
– Не учи меня моему ремеслу, парень, – огрызнулась Ки. – Я возчица. Что новенького ты собираешься мне рассказать? Есть перевал, есть дорога, и я еду, пока не доставлю свой груз. Я, кстати, видала перевалы почище. Такие, по сравнению с которыми этот – как борозда на поле. И мы с моими лошадками их щелкали как орехи. Одолеем как-нибудь и Сестер!
Вандиен молча шагал в густеющей темноте. Ки покосилась на него, но мало что смогла разглядеть: он натянул широкий платок на голову, так что наружу торчал только прямой нос.
– Сестер не «одолевают», – негромко проговорил Вандиен. – Быть может, нам удастся спрятаться от них. Или проскользнуть незаметно. Но только не «одолеть». Мне доводилось кое-что слышать о них… Красота, знаешь ли, совсем не обязательно добра. – Он говорил спокойно, но в голосе чувствовалась напряженная сдержанность. – А впрочем, байки лучше рассказывать у костра, за горячей едой…
– И с одеялами наготове, чтобы прятать голову в самых страшных местах, – презрительно хмыкнула Ки.
Его тон вызвал у нее раздражение. Такой же таинственный, как у того малого, который за монетку взялся провести ее по заброшенным храмам Кратана. Он ей тогда наплел три короба всякой жути о жрицах, совокуплявшихся со змеями, и об их чешуйчатом потомстве. Да еще и попытался сторговать ей мумифицированный палец такого младенца, весь покрытый чешуйками. И тогда, и теперь Ки было одинаково противно. За кого, собственно, принимал ее Вандиен? За дуру набитую? Что ж, некоторые основания у него, сознаемся, были. Как еще назвать возчика, сунувшегося зимой по незнакомой дороге без дров…
Между тем они упорно пробивались вперед. Снег налипал на штаны Ки, таял от тепла тела и тек вниз. Ледяной ручеек проник в ее башмак, и Ки принялась яростно шевелить пальцами на ходу, понимая, что иначе очень скоро перестанет их чувствовать. Это и в самом деле едва не произошло, но затем появилась боль, и у Ки отлегло от сердца. Болят, не болят – пока она чувствует их, пальцы при ней. Ки дышала через полу плаща, уберегая легкие от морозного воздуха. От дыхания плащ постепенно обледеневал изнутри, что опять-таки раздражало ее. Вечерний свет постепенно меркнул, и вместе с темнотой ощутимо сгущался и холод. Он казался живым существом, которое ощупывало одежду путешественников и немедленно
