поисках лучшего пропитания и лучшей жизни.
Тощие, вечно голодные существа не имели ни малейшего представления о тех пиршествах, которые устраивал у себя на задворках Джордж Джолли. Эти грязные твари беспрестанно дрались за скудные подачки рыбаков и еженедельную порцию сухого корма. Иногда еду доставлял некий юнец – тщедушный парень, приезжавший на мотоцикле. Он оставлял не только корм, но и ловушки, которые расставлял под настилом. Это были обычные проволочные клетки с дверцей, открывавшейся только вовнутрь и не позволявшей выйти обратно. Кошачья колония с понятной настороженностью относилась к этим приспособлениям.
Но когда еда заканчивалась, когда нестерпимый голод сводил с ума, одна-две кошки решались испытать судьбу. Оказавшись взаперти, животное съедало нехитрое угощение, а затем, не имея возможности выбраться, в отчаянии распластывалось на дне клетки, и лишь набитое брюхо немного скрашивало безнадежность положения. Через несколько часов парень возвращался и увозил клетку вместе с добычей.
Другие кошки словно бы не замечали исчезновения одного или даже нескольких сородичей, да это их и не волновало. Они дрались за право выжить, дрались без всяких причин, дрались за местечко получше в сырости и холоде между валунами.
В темной впадине между берегом и сырыми сваями пряталась кошка. Свернувшаяся в клубочек, она больше походила на узелок старого тряпья. Неизвестно, сколько дней она скрывалась под настилом, спала в грязи, пила вонючую дождевую воду, воевала с другими обитателями этой клоаки за объедки и место для отдыха. Кошка не знала, как оказалась здесь. Ее светлая шкура и хвост поблекли от грязи, шерсть была испещрена странными коричневатыми полосами, словно она долго ползала по ржавым трубам, из которых дождевая вода, собиравшаяся в сточных канавах, изливалась в океан, — их жерла, расположенные на приличных расстояниях друг от друга, виднелись по всему берегу.
Казалось, кошке нет дела до того, что она такая грязная, умываться она и не пыталась. Она избегала соплеменников как могла и держалась в стороне от решетчатых отпечатков в песке, где выставлялись металлические клетки, поскольку эти отпечатки странно пахли. В одиночестве она сидела, съежившись среди камней, голодная, дрожащая и растерянная.
Память этой кошки не запечатлела никаких следов прежней жизни, никаких воспоминаний. Она не могла понять, где была до того, как оказалась здесь. Никаких отголосков прошлого, никаких знакомых запахов или ощущений. Она не помнила, чтобы ее когда-нибудь гладили, не помнила ласки, не помнила боли.
Кошачья память строится на формах, звуках, запахах и движениях – образах, непосредственно запечатлеваемых органам чувств. Молниеносный рывок пытающейся скрыться добычи. Холодный камень под подушечками лап. Мокрая трава, щекочущая нос. Теплое мягкое одеяло, в котором увязают когти мнущих его лап. Теплый бетон, согревающий спину. Горячие смолистые крыши, на которых так приятно нежиться в солнечных лучах. Ласковые слова. Руки людей – мягкие, нежные или грубые и жестокие. Визгливые резкие окрики. Летящие камни. Орущие безжалостные мальчишки. Воспоминания об охоте: стремительный нырок птицы в волну ветра, теплый вкус только что пойманной мышки.
Память этой кошки не сохранила ничего. Никаких мест, никаких ощущений, никакого жизненного опыта. Если у нее и было прошлое, оно бесследно исчезло.
Правда, в ее памяти сохранился один непонятный фрагмент – воспоминание о звуках столь пугающих, что, когда они являлись ей в полусне, кошка просыпалась сама не своя от ужаса. Звуки мешающие и неприятные, как впившийся в лапу осколок стекла; и не было от них спасения. Внутри ее спутанного сознания звучали человеческие голоса.
Не то чтобы это были невнятные оклики туристов, оказавшихся на тропинке выше по склону, или спокойные голоса местных рыбаков, лениво сидящих на солнышке. Это были слова, возникающие прямо у нее в голове и обращенные непосредственно к ней, словно она должна их понимать.
Это ощущение пугало кошку. Странные голоса задевали какие-то потайные струны в глубине ее сознания. Когда они звучали, внутри начинало что-то шевелиться. Кошку терзал страх, но и не только страх, было что-то еще, какое-то острое предчувствие бередило душу.
Каждый раз, когда начинали звучать таинственные человеческие голоса, ужас захлестывал кошку, лишая всяких сил. Заслышав этот шепот, она шипела, прижимала уши и пятилась. Содрогаясь от ледяных волн страха, она забиралась в самую черноту тени, туда, где песок смыкался с деревянной дорожкой.
Но это не помогало. Голоса были неутомимыми и дерзкими, беспощадными и наглыми, как тощие дикие кошки, что задирали ее.
Вот так безрадостно и жила она под сырым настилом, ведя свою маленькую непонятную войну. И так прозябала бы до конца дней, если, конечно, голоса не добрались бы до нее раньше.
Глава 8
Джо возлежал на мраморной филейной части обнаженной дамы – одной из трех бледных нимф, застывших в вечной игре в центре фонтана меж пляшущих струй. Выбранная им фигура склонилась к воде, предоставив ему прогретое солнцем местечко, отлично защищенное от резвых брызг. С гладкого теплого зада нимфы ему открывался прекрасный вид во всех направлениях.
Фонтан окружала обширная лужайка. С трех сторон ее ограждала высокая, в два с лишним метра, каменная стена, на которую взбирались вьющиеся плети цветущей соландры. С четвертой стороны стоял трехэтажный особняк в стиле Тюдоров – красивое здание с остроконечной крышей, четырьмя каменными трубами и массивными дубовыми балками по углам кремовых стен. Джо мог прекрасно видеть, что там внутри, за глубоко посаженными двустворчатыми окнами, доходящими до пола: просторная гостиная; мягкие диваны голубого бархата, стоящие на бледном восточном ковре; на нежно-розовых стенах – яркие пейзажи Калифорнии в золоченых рамах.
Утреннее солнце било в гладкий мрамор, создавая маленький жаркий оазис. Вытянувшись поперек гладкого зада нимфы, серый кот ощущал, как его короткий хвост подергивается от ленивого удовольствия. Джо зевнул. Место он выбрал превосходное: даже если он уснет – и даже при том, что звуки заглушает мягкий шум падающей воды, — Джо все равно встрепенется, если кто-то вздумает перелезть через стену.
Допустим, убийца Бэкуайта придет сюда искать его. Ему не удастся пройти незамеченным: ведь если не перебираться через стену, то единственный способ попасть на лужайку – проникнуть через подъездную аллею с дальней стороны дома или через сам дом. В общем, нынешнее убежище Джо – лучше не придумаешь.
Плюс ко всему он никогда еще не жил так шикарно. Его окружала настоящая роскошь. За завтраком Джо так наелся, что теперь страдал отрыжкой.
Пожилая круглолицая экономка была столь любезна, что подала ему поистине королевский завтрак – остатки жареного лосося, чашку густых сливок и сочные бутербродики-канапе с рубленой гусиной печенкой и черной икрой. Завтрак был столь же хорош, как и деликатесы Джорджа Джолли. И, разумеется, это ни в какое сравнение не шло с «вискас» и прочими консервами, которые многие люди почему-то считают подходящей кошачьей едой.
Джо подали завтрак в боковом патио усадьбы – просторном каменном дворике с видом на протянувшиеся к востоку горы. Пока он наслаждался неторопливой трапезой, пожилая женщина крутилась неподалеку, поливая герань и напевая отрывки из ирландских баллад. Старушка, маленькая и худенькая, с мелкими, как у хорька, чертами лица, отличалась жизнерадостностью и была очень добра к кошкам.
Ах, как соблазнительно остаться здесь надолго! Превосходная кухня, славная дружелюбная пара, безопасность, гарантированная высокой каменной стеной. Ничто не мешало Джо поселиться в этом приветливом доме, создать здесь свою штаб-квартиру.
Из-за дома донеслись голоса экономки и ее мужа, который, вероятно, работал здесь уборщиком. Голоса звучали спокойно и умиротворенно. Несмотря на изысканность меню, они, похоже, были единственными обитателями усадьбы в данный момент, и это устраивало Джо как нельзя лучше.
