— Ну, что? — спросил Кантэн, когда она вернулась. — Разузнала ты что-нибудь интересное?
— Да, кое-что. Оказывается, этот замок долго был необитаем. Теперешний его хозяин граф Октав де Шаньи. Последний потомок их рода. Сейчас ему лет сорок — сорок пять, и он женат на миллионерше. Раньше они здесь не жили и только после Версальского мира отремонтировали замок и вчера справляли новоселье. Вот почему были гости, а сегодня устраивается народное гулянье.
— Ну а насчет названия Роборэй ты ничего не разнюхала?
— Нет, ни словечка. Я даже не знаю, почему папа вспоминал о нем перед смертью.
— Значит, мы уедем отсюда сейчас же после представления? Да? — приставал Кантэн, только и думавший о том, как бы поскорее выбраться из опасного места.
— Не знаю. Посмотрим. Я все-таки заметила здесь много странного.
— Относящегося к твоему отцу?
— Нет, — ответила она нерешительно. — Нет, совсем другого… Я просто хочу объяснить себе эти странности… Видишь ли, если в деле бывает темное место, так без света никак не угадаешь, что там скрывается… И мне хотелось бы пролить побольше света… Одним словом, осветить его.
Она умолкла, задумалась, потом сказала, взглянув в глаза Кантэну:
— Ты знаешь, какая я осторожная и благоразумная. И ты знаешь, какой у меня нюх и глаза… Я вижу, я чувствую, что мне необходимо здесь остаться.
— Почему, из-за названия Роборэй?
— Из-за названия и по другим причинам. Я боюсь, что мне придется действовать, даже решиться на довольно опасные и неожиданные вещи.
Кантэн смотрел на нее во все глаза.
— Я ничего не понимаю, — сказал он наконец. — Объясни, пожалуйста.
— Ничего особенного. Человек, которого я прихлопнула в яме, гостит в замке.
— Что ты!.. Здесь… Ты его видела? Он привел жандармов?
Доротея улыбнулась.
— Покамест нет. Но все может быть. Куда ты спрятал серьги?
— Я положил их на дно большой корзины, в картонную коробочку с сургучной печатью.
— Хорошо. Как только мы кончим представление, ты отнесешь их туда, в кусты рододендронов, между решеткой сада и каретным сараем.
— Разве хватились серег?
— Нет еще. По-видимому, ты попал в будуар графини. Я перезнакомилась с горничными и долго говорила с ними. Про кражу ничего не слышно. Стой, — прервала себя Доротея. — Посмотри: кажется, к тиру подошли хозяева. Верно, эта красивая блондинка — графиня.
— Да, я ее сразу узнал.
— Прислуга ее очень хвалит. Говорят, что она — добрая и доступная. Зато графу ото всех достается: все считают его несимпатичным человеком.
Кантэн тревожно вглядывался в группу у тира и спросил:
— Там трое мужчин. Который муж графини?
— Важный, полный, в сером костюме. Смотри, смотри, он взял ружье. А те двое, кажется, родственники. Высокий с бородой, в роговых очках живет здесь целый месяц, а молодой в бархатной куртке и гетрах приехал вчера.
— Странно: они смотрят на тебя как на знакомую.
— Потому что я говорила с ними. Старый даже пробовал за мной ухаживать.
Кантэн вспыхнул и собирался что-то выпалить, но Доротея быстро его укротила.
— Тише. Побереги силы. Борьба начинается. Подойдем к ним поближе.
Вокруг тира собиралась толпа. Всем хотелось посмотреть, как стреляет хозяин замка, слывший хорошим стрелком. Он выпустил двенадцать пуль, и все они попали в картонный круг мишени. Раздались аплодисменты. Из ложной скромности граф протестовал:
— Оставьте, опыт неудачен. Ни одна не попала в центр.
— Нет навыка, — сказал кто-то за его спиной.
Доротея успела пробраться к самому стрелку и сказала это с таким видом знатока, что все невольно улыбнулись. Бородатый господин в очках представил ее графу и графине:
— Мадемуазель Доротея, директриса цирка…
Доротея поклонилась. Граф, покровительственно улыбаясь, спросил ее:
— Вы критикуете меня как директриса цирка?
— Нет, как любительница.
— А… Разве вы тоже стреляете?
— Иногда.
— В крупную цель?
— Нет, в мелкую. Например, в брошенную монетку.
— И без промаха?
— Разумеется.
— Но, несомненно, пользуетесь прекрасным оружием?
— Напротив. Хороший стрелок должен справляться с каким угодно. Даже с такой допотопной штукой, как эта.
Она взяла с прилавка какой-то старый, ржавый револьвер, зарядила его и прицелилась в картонный круг, в который стрелял де Шаньи.
Первая пуля попала в центр, вторая — на полсантиметра ниже, третья — в первую.
Граф был поражен.
— Это поразительно! Она даже не прицелилась толком. Что вы на это скажете, Эстрейхер?
Эстрейхер пришел в восхищенье:
— Неслыханно. Сказочно. Мадемуазель, вы можете составить себе состояние.
Доротея, не отвечая, выпустила еще три пули, потом бросила револьвер и громко объявила:
— Господа. Имею честь вам сообщить, что представление в моем цирке начинается. Кроме стрельбы в цель вы увидите танцы, вольтижировку, акробатику, фейерверк, бой быков, гонку автомобилей, крушение поезда, пантомиму и много других номеров. Мы начинаем.
Доротея преобразилась. С этой минуты она стала воплощением подвижности, изящества и веселья. Кантэн огородил перед фургоном круг, вбил в землю несколько колышков с кольцами и продел через них веревку. Для хозяев замка Кантэн расставил стулья, остальные разместились вокруг арены — кто на скамьях, кто на бочках или ящиках, а кто и просто стоя.
Первой вышла Доротея. Между двух невысоких столбов натянули канат. Она прыгала по канату, как мячик, ложилась на него, качаясь, точно в гамаке, снова вскакивала, бегала взад и вперед, кланялась во все стороны. Потом спрыгнула на землю и стала танцевать.
В ее танцах не было ничего затверженного. Казалось, что каждая поза, каждый жест — вдохновенная импровизация. Это не был танец одного настроения или народа. Тут были все нации и все темпераменты. Вот танцует англичанка из лондонских dansing girl. Вот огнеглазая испанка с кастаньетами. Она плавно скользила в русской, вихрем кружилась в камаринской и тут же превращалась в женщину из бара, танцующую тягучее сладострастное танго.
И как просто выходило все это: легкое, чуть уловимое движение, слегка подхваченная шаль или прикосновение к прическе — и вся она преображалась. Через край разливалась кипучая здоровая молодость, страсть становилась стыдливой, восторг сменялся застенчивой нежностью. И во всем и всегда она оставалась прекрасной.
Вместо музыки глухо рокочет барабан под палками Кастора и Поллукса. Молча смотрит зачарованная публика, восхищенная изменчивой пляской. Вот на арене — кокетливая, изнеженная дама, танцующая с веером жеманный менуэт. И кто она, эта волшебница? Ребенок? Женщина? И сколько лет ей: пятнадцать, двадцать или больше? Доротея остановилась. Раздались аплодисменты. А она мигом взобралась на фургон и повелительно крикнула публике:
— Тише! Капитан проснулся!
Позади козел была низкая, узкая корзина, похожая на будку. Доротея подняла крышку и спросила:
