— Полиции? Зачем?
— А что же я должен делать с этим человеком? Он скорее принадлежит полиции, чем мне…
— Нет, нет, — с живостью вскричала она. — Только не полиция? Зачем? Они будут допытываться, как я живу, надоедать мне расспросами… Обо мне будут всех расспрашивать…
— Но, однако, матушка Коралия, не могу же я…
— А я вас прошу, умоляю, найдите какое-нибудь другое средство, только чтобы не трубили обо мне на всех перекрестках.
Капитан наблюдал за Коралией, удивленный ее волнением.
— Я позабочусь, чтобы о вас не говорили, матушка Коралия, — сказал он.
— А что вы тогда сделаете с этим человеком?
Патриций встал.
— Боже! — воскликнул он, — да я прежде всего почтительнейше осведомлюсь у него, соблаговолит ли он отвечать на мои вопросы, потом поблагодарю его за внимание, которым он вас окружил, и, наконец, попрошу его удалиться.
Она тоже встала.
— Вы хотите его видеть, матушка Коралия?
— Нет, — возразила она. — Я устала. Если я вам не нужна, то допросите его один на один, а потом мне расскажете…
Бельваль не решился настаивать и вышел, прикрыв за собой дверь. Она услышала, как он сказал:
— Что, Я-Бон, хорошо ли ты его сторожил? Ничего нового? А где же пленник? А, вот вы где! Вздохнули теперь посвободнее? Да, рука Я-Бона немного жестковата. Что? Вы не отвечаете? Право, кажется…
Коралия услышала, как он вскрикнул, и бросилась к двери. Но Патриций преградил ей дорогу.
— Не входите туда.
— Вы ранены! — воскликнула она.
— Я?
— Да, да, на вашем рукаве кровь!
— Да, верно, но это не моя кровь.
— Он, значит, ранен?
— У него шла кровь изо рта…
— Нет, Я-Бон сжал его горло не до такой степени…
— Это не Я-Бон.
— Но кто же тогда?
— Его сообщники.
— Они, стало быть, вернулись?
— Да, и задушили его.
— Но это невозможно!
Она слегка оттолкнула капитана и подошла к пленнику.
Тот не двигался. Его шею обвивал тонкий шелковый шнурок с пуговицами на концах.
Глава 2
Правая рука и левая нога
— Право же, не стоит тревожиться, матушка Коралия, — убеждал молодую женщину капитан. — Одним негодяем стало на свете меньше, вот и все.
Он отвел ее в гостиную и усадил в кресло. Потом на минуту вышел и знаками объяснился с Я- Боном.
— Я обнаружил его имя на крышке часов, — продолжал он, — его зовут Мустафа Раваляев…
Бельваль произнес последние слова быстро и легко, и всякие следы волнения исчезли с ее лица. Он принялся ходить взад и вперед по комнате.
— Мы с вами присутствовали при стольких драмах и были столько раз свидетелями смерти людей более достойных, и потому, право, можем холодно отнестись к смерти Мустафы, убитого своими сообщниками. Я приказал Я-Бону бросить труп за решетку сада Гальерского музея. Таким образом, с этим будет покончено, и о вас говорить не станут… Вот теперь-то я жду от вас благодарности, матушка Коралия.
Капитан коротко рассмеялся.
— Да, благодарности я заслуживаю, но отнюдь не похвалы моей ловкости. Плохим же я был бы тюремщиком, ведь прямо у меня под носом покончили с моим пленником. И как я мог не догадаться, что второй из ваших преследователей, господин в серой шляпе, отправился с донесением к третьему сообщнику, который ждал вас в другом автомобиле, и что оба они явятся на помощь своему товарищу. И пока мы с вами болтали, они вошли через кухню в вестибюль, где лежал связанный Мустафа. Конечно, они опасались, что он проговорится, выдаст их план, так прекрасно составленный, и, чтобы избежать измены, решили уничтожить сообщника. Проделано это было ловко; они отворили незаметно дверь и накинули на шею несчастного шелковый шнурок… Потом оставалось только затянуть его на пуговки… Ни шума, ни вздоха… Все произошло в полной тишине. Пришли, убили и ушли… Игра сыграна, сообщник уже не изменит.
— Он ничего больше не скажет, — продолжал капитан, — ни нам, никому другому, и завтра, когда полиция найдет труп в саду музея, она ничего не поймет, так же, как и мы, матушка Коралия, никогда не узнаем, для чего вас хотели похитить.
Патриций продолжал быстро ходить взад и вперед по комнате, и, по-видимому, деревяшка, служившая ему вместо ноги, ничуть его не стесняла. Наконец он остановился, залюбовавшись тонким профилем Коралии, освещавшимся отблесками камина, и сел рядом с ней.
— Я ничего не знаю о вас, матушка Коралия… Замужем ли вы? В лазарете доктора и сестры называли вас госпожой Коралией, больные — матушкой… Где вы живете? Каждый день в одно и то же время вы приходите в лазарет и уходите всегда одной и той же дорогой. Иногда вас сопровождает старый седой слуга в кашне, обмотанном вокруг шеи, и в очках. Часто он ждет вас во дворе, сидя на одной и той же скамейке. Его пробовали расспрашивать, но он ничего не отвечает. Таким образом, я ничего не знаю о вас, кроме того, что вы божественно добры и милосердны, и — смею ли сказать? — божественно прекрасны. Может быть, поэтому я представляю вашу жизнь таинственной и полной тревог. Чувствуется, что вы одиноки, что никто не заботится о вашем счастье и безопасности… Вот почему я подумал… Я уже давно начал об этом думать и решил как-нибудь вам об этом сказать. Я думал, что вы, наверное, нуждаетесь в друге, брате, который руководил бы вами и защищал. Не ошибся ли я, матушка Коралия?
По мере того как он говорил, она, казалось, все больше замыкалась, незаметно отодвигаясь, будто желая как можно дальше отойти от него, чтобы он не мог заглянуть ей в душу.
— Вы ошиблись, — прошептала она немного погодя. — Моя жизнь совершенно проста, мне не нужна защита…
— Как, не нуждаетесь, чтобы вас защищали? — воскликнул Патриций. — А люди, что пытались вас похитить? Должно быть, они считают дело, касающееся вас, достаточно важным для того, чтобы немедленно расправиться с сообщником, которого поймали… Вы это ни во что не ставите? Я ошибся, допустив, что вам грозит опасность? Что вы имеете врагов, смелость которых безгранична? Что вас нужно защитить от них? Вы, стало быть, не принимаете моей помощи?
Она упрямо молчала.
— Ну, хорошо, пусть, — решительным тоном произнес капитан. — Если вы не принимаете моего предложения о помощи, я буду защищать вас и без вашего согласия!
Коралия покачала головой.
— Да, буду! — почти выкрикнул Бельваль. — Это моя обязанность и мое право.
— Нет, — вполголоса возразила она.
— Да, мое неоспоримое право, которое дает мне власть даже не спрашивать вашего согласия, матушка Коралия!
— Какое же право? — спросила она, глядя ему в глаза.
— А такое, что я люблю вас!
Он произнес эти слова без робости, как человек, гордый своим чувством, который счастлив заявить о нем во всеуслышание.
Она, краснея, опустила глаза, и капитан уже тише добавил:
