названия несуществующих станций.
Впрочем, может, они уже существуют, просто их не успели переименовать. Ведь есть же в метрополитене имени Ленина станция Пьянь мерзкая -- на Филевской линии. И в Питере тоже есть - на 2-й.
Кстати, осла забыли распрячь.
- Думаешь, придет? - спросил Питачок.
- Уверен, - ответил Бух.
- А если она придет, что мы будем делать?
- Мы скажем АГА, блин, - ответил неизвестно откуда припледшийся (на самом деле известно - из Норы, откуда же еще?) Кролик.
- Ага, - сказал Питачок неуверенно. - Блин.
Было тихо и тепло. Закатное предвесеннее солнце все еще не превратилось в розовый холодный помидорчик. Оно сияло. А надгробие в виде пышного злато-голубого театрального занавеса, укрывающего могильный холм, ярко блестело в его лучах. Могильный памятник был выполнен в виде объемной мозаики, и золотые кусочки смальты просто резали глаза.
Бух был уверен, что минуту назад никакого надгробия поблизости от их песчаного обрывчика не было.
- Рудольф Нуреев, - сказал вдруг Ё. - А Бунин здесь же, неподалеку.
Неподалеку по набережной как раз прошел Бунин - с палкой, в котелке и еще с бородкой. Приятный господин.
- А меня по дороге сюда чуть чечены не захватили, - сказала Сава, садясь рядом. Она опять была с забинтованным крылом. - Бородатые, чисто звери. Перехватывали управление на металлургическом комбинате и меня чуть еще не перехватили. Еле ушла. Летать-то пока не могу.
- Плоть времени разрывается, Питачок, - сказал Бух. - Вот.
- Да ладно, Винни, прорвемся, - тревожно ответил Питачок.
- Уже прорвались, - сказал Бух. - Плоть времени разрывается, тьма наползает. Это как у Толкина. А откуда я знаю про Толкина? Прорыв. Или обрыв.
С песчаного обрывчика у них за спинами скатился DJ Gra.
- Толкин - атом! - сказал он и сел рядом. - Чума! Ленин! Круче Пелевина! Круче Матрицы!
- Хуз зе фак из пелевин? Энд вот зе фак из мейтрикс? - ответила Сава, и повисло молчание.
И так Все сидели (действительно Все, потому что подтянулись родственники и знакомые Кролика) и слушали рассуждения Буха.
- Когда я еще не был медведем... Да, когда я еще был медвежонком, я был уверен, что нет ничего, что есть. То есть мир кончается за теми вон деревьями, что закрывают горизонт, сам горизонт - кем-то нарисован, родители просто успевают вернуться в кровать, когда я захожу к ним в спальню, а если резко обернуться, то ничего не увидишь. Я был идеалистом.
- И я, - сказал Ё, но его никто не слушал.
- Идеализм - это когда думаешь обо Всех хорошо, - сказал Питачок, но Все его тоже не слушали.
Теперь уж действительно Все, потому что оказалось, что в сидячей толпе знакомых родственников Кролика сидит и Белая Белочка. И поднимающийся вечерний ветерок поигрывает седыми пушинками ее хвоста.
- Став старым пьющим медведем, - продолжал Бух, - я не переставал думать, почему я им стал. Я наблюдал за другими пьяницами и за собой тоже. И сделал вывод о том, что опьянение - это попытка вернуть себя в счастливое младенческое состояние. Кстати, если есть безалкогольное пиво, значит, бывает и безалкогольное пьянство?
- Блин! Он опять начал задавать вопросы! - вскричал Кролик.
- Да он, е-мое, костоеда какая-то, - проворчал Ё.
- Точнее - Кастанеда, - резюмировала Сава.
- Ви не дадавйт касподин медвет сказат, - сказала Белая Белочка удивительно неприятным резким голосом.
Все замолчали. Довольно долго молчал и господин медведь.
- А потом я понял, что все не совсем так, - наконец, заговорил он. - То есть все совсем не так. Не так все обстоит. А если точнее, то ничего вообще не обстоит. Ничего нет! То есть все есть, но в виде иллюзии. Иллюзия держится во времени, как картинка из диапроектора держится на простыне. Но плоть времени протирается, дырявится и разрывается, и в картинке появляются новые детали.
И Бух опять замолчал.
- Винни, я конечно, согласен, что ничего нет, - сказал Питачок. - Но при чем тут выпивон?
- В том-то и дело, мой друг Питачок, что ни при чем! - ту же секунду отозвался Бух. - Пьянство - это не следствие. И уж тем более не причина. Это лишь форма протирания времени!
Все замерли, пытаясь осмыслить это Изречение. И только Белочка сказала про себя (очень резким и неприятным голосом):
- Дас ист гроссе идеа фикс...
И тогда Бух сказал:
- АГА!
И все сказали:
- АГА!
И набросились на все, что было составлено.
И скоро уже Волшебный Лес и окрестности оглашались нестройным хором. Хор выводил самую любимую напивалку Винни-Буха:
Отчего от кочегара
Мощный факел перегара?
Оттого, что кочегар
Много знает про угар.
Отчего от журналиста
Запашок идет нечистый?
Оттого, что журналист
Пьющ, курящ, да и нечист.
Отчего от мильярдера
Как из бочки прет мадерой?
Оттого, что он богат
И всю бочку выдул, гад.
Отчего у Винни-Буха
Так под утро в горле сухо?
Оттого, что Вини-Бух
Сильно с вечера набух.
...Где-то в середине веселья (а может, чуть сбоку) Петр Борисович Фаренгейт (он был жучок) заполз на самый край недопитого стакана и соскользнул вниз.
Другая глава девятая (фрагменты)...
...В КОТОРОЙ ВСЕ ПРОЩАЮТСЯ С ПЕТРОМ БОРИСОВИЧЕМ, А МЫ ПРОЩАЕМСЯ СО ВСЕМИ :(
- Упал боец.
Ему кабздец. На церковно-славянском это называется эпитафией, - сказал Бух вместо эпитафии. - Или латинско-греческом. А, может, и на греко-римском... ой.
x x x
С ужасом и стыдом мы приступаем к изложению последней главы последних приключений Винни-Буха. С ужасным стыдом. Со стыдным ужасом.
x x x
- Ну, за Борис Петровича! - закричали Все.
- Не чокаясь, не чокаясь! - закричали Все.
x x x
После того, как Петр Борисыч кончил счеты, все стали вспоминать, как его зовут. Звали. И сразу собрались на поминки.
Леонид Петрович?
Нет.
Петр Леонидыч?
Тоже не то.
Борис Леонидыч?
Совсем не так.
А как же? Как же? Как?
Но вспомнили, вроде...
x x x
И собрались на поминки все-все-все: Гарри Портер, Чебурашка (маленькая), Пьяноккио, Похмели Пулэн, Бритни Спилс, Хемингуэй, Веничка, Твардовский, Исаковский (это такой советский поэт - но супер (и Долматовский (этот самую пьяную песню написал - Комсомольцы-Добровольцы))), Коля Рубцов в шарфике, Костя Кинчев в джинсовой курточке,
................ .... впишите своих друзей и знакомых ................................
