Я - девчонка, а ты - баклажан...
Ты баклажа-а-анчик мой
И я всегда - с тобой
Ненаглядненький мой баклажан!
Баклажан, баклажан, баклажан!
Я - девчонка, а ты - баклажан...
Ты баклажа-а-анчик мой
И ты всегда - со мной
Ненаглядный ты мой баклажан!
(И так - тоже 32 раза)
*
НЕ ЛОМАЙ
(ДЕТСКАЯ НАРОДНАЯ ПЕСЕНКА)
Ты игрушки мои не ломай
И коляску мою не ломай
Ты и куклу мою не ломай
И цыпленка ты мне не ломай
И шкатулку мою не ломай
Деревяшки ты мне не ломай
Ты и книжки мои не ломай
Ты и сумку мою не ломай
Ты и люстру мою не ломай
Ты и тапки мои не ломай
Милый шкафчик ты мой не ломай
Милый пуфик ты мой не ломай
И балкончик ты мой не ломай
Ты и шею мою не ломай
Ты и руку мою не ломай
Ты и ногу мою не ломай
И прическу ты мне не ломай
И постельку ты мне не ломай
Облепиху мою не ломай
И малину мою не ломай
Телевизор ты мой не ломай
И компьютер ты мой не ломай
И страничку мою не ломай
Ты рассказы мои не ломай
Ты и рифму мою не ломай
Ты и имя свое не ломай
И себя никогда не ломай
Не ломай никого, Неломай,
И вообще ничего не ломай...
Не ломай, не ломай, не ломай !
* * *
Книга 'ПАРАДОКСЫ' | ВРЕМЕНА ГОДАВРЕМЕНА ГОДА
Прелюдия стократ упоительнее
угрюмых финальных аккордов...
Я Н В А Р Ь
Марина работала в университетской библиотеке, а вечером занималась в
Институте культуры. Поклонников среди читателей было море, но никто из них
в душу не запал, закладочку в ее широко раскрытую книгу не положил. И вот
внезапно, словно рождественский ... дождь, появился Павел.
Он штудировал немецких философов и одновременно помогал
систематизировать философские книги из собрания одного недавно умершего
питерского профессора, практичная жена которого тут же продала всю книжную
коллекцию в библиотеку.
Наконец Паша добрался до сочинений мрачного Шопенгауэра в переводе
Юрия Айхенвальда (конец XIX века) и стал просиживать в библиотеке ночами.
Заведующая ему доверяла, к тому же штатных сотрудников как всегда не
хватало, а он успел сделать львиную часть черновой работы.
Марина старалась почаще проходить между стеллажами именно там, где
был в тот момент Павел. А тот первое время чувствовал и вел себя чурбан
чурбаном. Казалось, что его ничто не цепляет. Но все же гормоны играли в
молодых телах, чувства буйствовали, и однажды девушка просто не смогла
протиснуться мимо Паши. И причиной этому был не только размер ее налитой
соком жизни груди. Мешало что-то еще.
Тягучие, медовые поцелуи. Мимолетные касания пунцовых губ. И,
наконец, словно электрической дугой нечто замкнуло между ними. Вечерние
занятия к тому времени уже закончились, и однажды они вместе немного
подзадержались.
Оказалось, достаточно слабого случайного касания, чтобы нашу
библиотечную мышку захватило и завертело неведомое ранее ощущение скорой
развязки. Старенький рабочий стол казался мягким, уютным и теплым.
Мариночка упала на спинку и увлекла за собой Павлика. Оба они оказались
неопытными, трепетными и даже если бы ничего тогда не произошло, им все
равно было бы хорошо вместе.
Не было ни испуга, ни боли - ведь в нее ворвался раскаленным
метеоритом ее желанный и любимый человек.
Мариночке было просто хорошо и не хотелось ни о чем думать.
А теперь у них двое детей-школьников. Мальчик и девочка.
*
Ф Е В Р А Л Ь
Я возвращалась домой поездом через Москву после студенческих каникул
вместе с папой и старшим братом. Четвертым в нашем купе был веселый
голубоглазый великан Коля, который почему-то представился моряком. Хотя,
на мой взгляд, к морю он был не ближе, чем к балету.
В дневное время мы с удовольствием дружно перекидывались в картишки
и болтали ни о чем. Разговаривали в основном Коля с отцом, а я молчала и
думала о своем.
В нашей семье никто никогда не курил, и было классно, что Николая
тоже не тянуло прочь из купе - отравиться. Мы иногда выходили с ним вместе
на коротких остановках. Или тесно стояли у вагонного окна, любуясь бешено
проносящейся мимо нас Россией.
Ближе к вечеру после вечернего туалета, когда очередь уже
рассосалась, мы как-то само собой задержались в конце вагона подольше.
Коленька вел себя вполне прилично. Даже почитал мне свои, весьма неплохие
стихи. Слегка приобнял, поводил губами по моей руке и по шейке. Меня
тронуло, что с поцелуями не приставал, а гладил меня ровно столько,
сколько хотелось самой. Между нами начало искрить. Вначале - понемногу, а
потом все сильней и сильней.
Но тут пошел умываться мой папахен. Он-то нас и спугнул. Смущенные,
