Драгун уже подходил к дороге, как вдруг услышал далекий гул моторов. Как зверь, почуявший опасность, он сигает в чащу. Притаившись в лещевнике и держа наготове винтовку, стал следить за дорогой. По лесу разносился, приближаясь, густой треск.
Переваливаясь на колдобинах, мелькают меж деревьев тупорылые грузовики. В кузовах густо, плотно сидят немецкие солдаты в стальных касках. Два грузовика с полицаями. Сколько их всего? Шесть, семь?..
Только одно мгновение стоит Драгун в нерешительности. Он знает, куда направляются немцы. Так было в Ольхове. Как только ушли из села партизаны, туда нахлынули каратели. В Чапличах сестра с детьми. Но ей он не успеет помочь. Хотя бы дурня того предупредить!..
Обдирая о ветки лицо, руки, агроном побежал назад. Пот заливал глаза, не хватало воздуха. Его гнал мистический страх - будет виноват, если не успеет добежать...
Выбежав на делянку, он еще издали заметил, что брата нет. Нырнул в березняк - поискать дорогу. На лесной, выбитой колее свежий след от колес.
Понимая, что Роман не мог далеко отъехать, Драгун помчался по следу на Чапличи. Передышки себе не дает, пока не выбегает на опушку, откуда видно село. Повозки на дороге нет. Может, Роман поехал другой дорогой. Может, еще в лесу?
В полном изнеможении, Драгун упал на землю.
Сейчас враги будут уничтожать родных, близких ему людей, жечь село. Нет, он не может на это смотреть.
Драгун поднялся, побрел прочь...
Обо всем, что случилось в Чапличах, он узнал на другой день. Лес полон детского плача, женских причитаний. Сестра с детьми тоже здесь - в наспех сложенном из веток шалашике.
Женщин, детей каратели не тронули. Только мужчин от пятнадцати до пятидесяти лет согнали в колхозный хлев. Под вечер хлев и село подожгли. Нет больше Чаплич.
Романа убили на улице. Когда его ссадили с воза, он, потрясая какой-то бумажкой, рвался к высшему начальнику. Сестра подтвердила прятал Роман раненого немца, и тот дал ему расписку.
VI
Вакуленка пожинает славу.
После Чаплич, где полицаи сдались добровольно, гарнизоны в Малой Рудне, Буде и Семеновичах разбиты один за другим.
Как весенняя вода подтачивает лед, нависающий над живым ручейком темной мертвой коркой, так возвращение партизанских бригад в родные места окончательно сломило сопротивление в уцелевших гарнизонах.
Теперь вся Юго-Западная зона Домачевщины вместе с большей частью Батьковичского района, с восточными сельсоветами Горбылевского - в руках партизан.
Только железная дорога из Овруча на Жлобин как кость в горле. Делит пополам партизанскую зону.
Весна в разгаре.
Май украсил землю зеленой травой, небо - синевой, солнечным светом.
Как живое пламя, зелень полыхает на деревьях и кустарниках, бархатными коврами устилает луговины.
Гонит молодую стрелку сосна, белоствольная береза в венке нежной листвы. Только старый дуб стоит пока что голый, не спешит. Пройдет еще неделя-две, пока медленно, незаметно для глаза он начнет надевать свой развесистый зеленый убор.
В черемуховых зарослях заливаются соловьи.
Весна - как избавление. Не страшны каратели - под каждым кустом найдет человек приют, убежище.
Ходят за плугом командиры взводов, отделений, рот. Земля чинов не признает. На ней единственный начальник - хлебороб.
Железная дорога из Овруча на Жлобин проложена значительно позже той, которая идет из Бреста на Гомель. Провели ее в первую немецкую войну. И в какой-то мере она была рокадной к линии фронта, пролегавшей в шестнадцатом году по Стоходу и Стыри. Пройдя через Горбыли, новая железная дорога сделала обычную полевую станцию узловой, дала толчок росту близлежащих поселений.
Батьковичский район пересекают обе железные дороги, образуя большой, укрытый лесом треугольник, в котором теперь сосредоточены партизанские силы трех смежных районов.
Из Овруча на Жлобин немецкие поезда идут не так часто, как из Бреста на Гомель, так что в военном отношении эта железная дорога имеет второстепенное значение. Однако она существует, на станциях, в кирпичных, с толстыми стенами будках размещена охрана, и, может быть, благодаря такому обстоятельству немцы считают прилегающее пространство своей территорией. Если бы не было тут железной дороги, может, они и Чапличи не спалили бы.
Бондарь с Вакуленкой вызывают в штаб Лубана, который в Батьковичском отряде возглавляет подрывную группу.
Лубан пришел в расстегнутом ватнике, круглое, смуглое лицо с нависшими дугами бровей насуплено. В акуленка с любопытством приглядывается к недавнему заместителю бургомистра.
- Железнодорожное хозяйство знаете? - спрашивает он у Лубана.
- В основном знаю.
- Эшелон классно сбросили. Как удалось?
- Место выбрал. Спуск на закруглении.
Вакуленка, задумчиво опустив голову, с минуту прохаживается из угла в угол. Неожиданно останавливается, берет Лубана за лацкан:
- Вот что, друг, скажи такую штуку. Можно ли, взорвав эшелон, за один день растащить версты две рельсов? Сам понимаешь, для чего.
Лубан думает недолго.
- Можно. Нужны люди, кони, веревки. Гаечные ключи, лапы.
- Много.
- В километре на одной колее сто рельсов. На двух километрах при двух колеях - четыреста. Можно стаскивать блоками. Человек двести надо.
- Ну, а чтоб двадцать километров растащить?
Лубан усмехается:
- В десять раз больше людей и коней.
- Нацелимся на двадцать. Тебе вот какое задание. Выделим людей, научишь, как и что делать. Если не найдем ключей, будем толом рвать рельсы. Понял?
Эх, и ясная погодка стоит нынче на Полесье! Круглые шары лозняков, веселые светлые березняки, бесконечные просторы раскинутых по желтоплесам, по болотным буграм сосновых лесов просто купаются в море солнечного света и тепла. Как раз в пору, к урожаю, ливнули щедрые дожди, все вокруг цветет, бушует, рвет землю.
На земле - май сорок третьего года. На фронте - затишье. На Литвиновщине, Домачевщине, в других местах, которые контролируются партизанами, - большое людское движение.
И в былые времена жители здешних лесных, болотных деревень ездили на ярмарки в Домачево, Горбыли, Батьковичи. В воскресные дни, в престольные праздники валили в ближайшие села - в церковь. Число многоголосых людских собраний намного увеличилось после революции, особенно в коллективизацию. Большие толпы заполняли в день Первомая, в Октябрьские праздники сельсоветские площади. Колхозники с песнями, красными флагами делали первый выезд в поле, везли в район хлебопоставки.
В тридцать восьмом году началась осушка Литвиновичских болот. Тысячи людей по пояс в воде прокладывали магистральные каналы, коллекторы. Ночевали на островах, варили в больших черных котлах кашу - дома не бывали по неделям.
Перед самой войной на Литвиновичских торфяниках сеяли рожь, ячмень, сажали картошку.
Удивительные, озаренные дыханием великих перемен времена!..
Но, может, даже в мирные, безоблачные годы не видел здешний лесной край такого многолюдья, человеческой сплоченности, единения, как в этот май. Неделю носится на взмыленном черном жеребце
