безжалостно выворочена из стен. Внутренности пультов вывернуты, и защитные щитки кучей валялись под ногами. Разноцветная паутина кабелей либо висела над головой на каких-то самодельных прищепках, либо путалась под ногами. Чудесные покойные кресла были заменены какими-то легкомысленными стульчиками. Лишь одно кресло осталось - на самом носу, чуть ли не над водой, но и его буйная фантазия электроников превратила во что-то среднее между электрическим стулом и высокочастотным душем. Других ассоциаций таинственное сиденьеС параболой антенны на спинке не вызывало. А тощие ноги того, кто устроил весь этот погром, - трижды безответственного аспиранта Толи, торчали из бывшего электрооргана.
- Готово!
Толины ноги беспомощно заскреблись по полу, зацепились за стойку, винтового стула, судорожно согнулись-и Толя, в одних плавках и в белом распахнутом халате, накинутом прямо на жилистое тело, оказался перед Карагодским.
- А, это вы. Привет! Пришли пощупать наше хозяйство? Давайте, давайте! Давно пора. Пан с Ниночкой тут такую чертовщину крутят, что ахнешь. Даже меня в пот вогнали. Но вы, смотрите, Пана не обижайте! Он - бог! В своем деле, конечно...
Решив, что разговора 'для вежливости' с Карагодского вполне достаточно, Толя прикрикнул на троицу, склонившуюся над видеомагнитофоном:
- Эй, орлы! Моя система готова к переговорам на высшем интеллектуальном уровне! Начали, что ли?
И поскольку Пан, Нина и Гоша не обратили на него никакого внимания, он взял на клавишах несколько пронзительно высоких звуков, от которых заложило уши:
- У-и-сс!
И тотчас же, словно ответило далекое эхо,- такой же аккорд, слегка погашенный расстоянием, донесся из-за острова.
А двумя минутами позже справа по борту из голубой кипени бесшумно вырос трехметровый зеленоватокоричневый столб. Карагодский за свою жизнь немало насмотрелся на дельфинов, но это было сверх разумения - гигант, весящий в воздухе не меньше тонны, без видимых усилий стоял на хвосте, погруженном в воду,словно для него не существовало законов физики. По очереди глянули на академика два озорных глаза, скользнули по лаборатории и снова остановились на нем, разглядывая, - внимательные, немигающие. В них царила такая спокойная сила, такое пронзительное понимание, что Карагодскому невольно захотелось отвернуться.
- Уисс, миленький, рыбки! Белуга!
Гоша перегнулся через фальшборт, молитвенно протягивая Уиссу перевернутую капитанскую фуражку.
- Гоша, сколько у вас было в школе по географии? Вы же знаете, что в Эгейском море белуги нет.
-- В Греции все есть, Ниночка, - убежденно ответил Гоша.
Дельфин исчез внезапно, как и появился, а Нина всерьез напустилась на капитана:
- Вечно вы, Гоша, нарушаете программу! Вы же вчера обещали прекратить, а сегодня - снова. Вдобавок - при Вениамине Лазаревиче, а ему, быть может, некогда...
Гоша виновато расшаркался. Пан в одиночестве принялся гонять видеозапись и не замечал ничего вокруг.
Карагодский хотел было подойти к Пану, но в это время раздался сильный всплеск и что-то большое и серебристое пролетело перед самым носом, глухо шмякнулось на пол.
- Нина... Белуга! Честное слово, белуга! Молоденькая! Крошка!
'Крошка' почти метровой длины яростно билась в цепких гошиных руках, разевая зубастый полулунныи рот, и отчаянно раздувала жабры.
- Что случилось?- поднял голову Пан.
- Уисс принес белугу! Ну и ну! Артист... Спасибо, старик! Мы ее сейчас того... до камбуза!
И Гоша ринулся вниз, едва не сбив по дороге очень высокого, очень худого и очень смуглого человека, который предупредительно распахнул перед ним дверь.
- Вот заполоха, - одобрительно ухмыльнулся Толя. - Так, Иван Сергеевич, у меня все на мази. Можно крутить!
- Ладно, Толя, спасибо. Где же Кришан?
- Я здесь, - раздался за спиной Карагодского глубокий чистый баритон. - Я готов. Давно готов.
- Композитор Кришан Бхаттачария, - торопливо представил Пан смуглого Дон-Кихота. - Наш главный лингвист и толкователь дельфиньего эпоса. Вам интересно будет поговорить с ним, Вениамин Лазаревич.
И Пан юркнул в путаницу проводов, как в джунгли.
- Вам, вероятно, несколько странно присутствие гуманитария в сугубо научном обществе?-Кришан говорил с легким акцентом, который подчеркивал необычную красоту его голоса, густого и темного, как ночь Калькутты.
- Откровенно говоря, да.
- Я вас знаю. Вы - автор ДЭСПа. Но Панфилов пошутил, назвав меня лингвистом. Я всего лишь музыкант. И очень смутно представляю себе научную суть проблем, которые здесь решаются.
- Хочу вас спросить. Я десять лет искал возможности двухсторонней связи с дельфинами.И я сразу, разумеется, обратил внимание на то, что они прямо-таки шалеют от музыки. Услышав музыкальную фразу, они повторяют ее с магнитофонной точностью, потом начинают варьировать звуки, пока фраза не превратится в сплошной скрип и скрежет...
- А вам не приходило в голову, что дельфин старается такдм способом понять, что сказали мы музыкальной фразой?
- Нет. Не приходило. Музыка, для меня-это игра отвлеченных страстей, и только.
- В какой-то мере вы правы. Именно так воспринимает музыку большинство людей. Потому что в обыденной жизни они пользуются иной сигнальной системой словом. Но для музыканта музыка гораздо конкретней, чем обычно думают. Знаете, в консерватории мы иногда ради шутки устраивали 'немые недели': участники спора договаривались за всю неделю не произнести ни слова, объясняться можно было только музыкальными импровизациями. И знаете получалось! Сначала трудно, а потом - словно родился дельфином!
- Дельфином?
- Простите, я, быть может, путаю какие-либо научные тонкости, но так мне объяснял Пан - у дельфинов несколько сигнальных систем: одна подсобная, что-то вроде нашего упрощенного словесного языка, вторая творческая, непосредственный обмен мыслями. Есть и другие, например, пента-волна, которой занимается Нина. Но я занимаюсь второй системой: музыкой, мыслями Уисса. И мы с ним неплохо начинаем понимать друг Друга.
- Следовательно, вы считаете, что дельфины мыслят непосредственно музыкальными образами? Как композиторы?
Кришан не уловил тонкой иронии, которую вложил академик в свой вопрос. Он хрустнул пальцами, вывернув их под прямым углом и ответил простодушно:
- Безусловно. Их метод мышления близок к древнеиндусской музыке, вернее, к 'сангиту' - таким термином обозначают у нас единство пения, инструментальной музыки и линейно-цветового движения танца. Вот вы говорили - в музыке нельзя передать конкретный образ. У нас в Индии вас бы засмеяли. Наша древняя музыка сугубо конкретна, даже слишком. Древние произведения делятся на большие и малые 'раги' - нечто вроде музыкальных иероглифов, описывающих предметы и события. Но каждую 'рагу', тем не менее, можно исполнять по-разному, толковать ее в своем ключе, добавлять или изменять детали. Таким образом, каждый раз индус видит в исполняемом произведении не условные, а конкретные факты и вещи... Впрочем, европейцу это трудно объяснить...
- Дельфину легче?
И опять Кришан не понял иронии.
- Да, дельфину легче. Они мыслят сходными цветолинейными музыкальными иероглифами. Такие иероглифы можно записать нотами, составить словарь понятий не только простейших, но и очень сложных, даже фантастических, с точки зрения человека. Моя мечта - написать с помощью Уисса 'Подводные веды' -
