захватить Башню и обойти его, Тираса. Захватив «гостей из Силая», Тирас намеревался теперь отобрать у Горона «силайские яблоки», ибо был уверен, что без красного саквояжа в Башню не проникнуть.
И надо было держать его в этом спасительном заблуждении как можно дольше, хотя бы для того, чтобы попробовать найти выход...
– Ты прав, высший. Можешь не продолжать. Я понял тебя. Именно ты, а не Горон достоин войти в Башню. Ты заслужил высокую участь облеченного абсолютной властью. Я и Сип поможем тебе осуществить твои смелые планы. Свире нужна свежая кровь...
– Свежая кровь! Это отлично сказано! Я сразу понял, что вы из Внешнего мира. Я всегда догадывался, что Кормчий – пришелец, и ждал гостей с неба. Ведь вы оттуда?
Сип предостерегающе поднял руку, но Шан, минуту помедлив, подтвердил:
– Да, мы оттуда.
Словно что-то забулькало в комнате – Тирас смеялся счастливым смехом ребенка, нашедшего спрятанную родителями игрушку.
– Мы готовы помочь тебе, высший, но красный саквояж – у Горона...
– Завтра он будет здесь.
– Горон или саквояж?
– Саквояж. А Горон...
Шанин с удивлением смотрел, как медленно отливает кровь от лица всевластного министра, как в глубине серых уверенных глаз прорастают страх и растерянность. На шее вздулись, запульсировали две витые жилы, и с каждым толчком пульса уходила упругая сила из его тела – уже не атакующий боксер, а струсивший мальчишка мялся перед Шаном и Сипом.
Шанин оглянулся. В распахнутых створках тайного бокса стоял Мос.
– Что же ты замолчал, Тирас? Продолжай. Где брат наш Горон?
– Разве я сторож Горону?
– У тебя хорошая память, Тирас. Ты хорошо помнишь все и вся. Но ты забыл сказать мне, что встречаешься с гостями сегодня.
– Я думал, ты в Силае...
– Да, ты хотел, чтобы я был в Силае сегодня. Вчера ты послал меня к Горону за красным саквояжем, уже зная, что я не застану ни Горона, ни саквояжа.
– Горон слишком любил серебряные...
– Горон мог проболтаться мне о том, что в саквояже. И ты убрал его.
– Я думал о судьбе Ордена...
– Нет, Тирас. Ты думал о себе.
– Именем Ока...
– От имени Ока говорю только я!
Даже Бин, привыкший с детства к двуликости своих сограждан, слушая неожиданную интермедию, оторопел: великолепный Тирас, гроза и проклятье Свиры, великий инквизитор, задумавший свержение Кормчего, дрожал перед простым техником. А Мос, в потертом рабочем комбинезоне, пучил свою резиновую грудь, и круглую шейку его тоже облегала золотая цепь, но на этой цепочке болтался не золотой треугольник, а круглый черный агат.
Тирас зачарованно следил за руками Моса. Старший техник достал из нагрудного кармана еще одну цепочку – с треугольником.
– Знак Горона... Ты сам убрал Горона, Мос! Раньше меня!
– Нет, Тирас, – пухло выгнулись губки старшего техника. – Я просто подождал, пока твои люди сделают свое дело. И прижал их на месте... Ты уже не имеешь этих людей, Тирас. Они мои. И могут подтвердить перед всем Орденом, что Горона приказал убить ты.
Пальцы Моса ловко отстегнули треугольник от цепочки и, произведя неуловимо быструю манипуляцию, вставили треугольник в агат. На груди техника засверкала половина золотого глаза с черным зрачком.
– Око... – выдохнул Тирас. – Вечное Око...
– Нет, это еще не Око. Здесь не хватает твоего треугольника, Тирас.
– Ты не сделаешь этого, Мос! Это вопреки Традиции!
– Ты же имеешь хорошую память, Тирас! В Традиции сказано: один в трех, как трое в одном... Трое в одном!
– Мос, я объясню тебе все! У меня есть план! Этим младенцам из Внешнего мира я морочил голову! Я скажу тебе все-все до конца, клянусь Оком! Пойдем ко мне, я все расскажу!
– Я не злопамятен, министр милосердия... Я человек простой... Пойдем к тебе – только без голубых фокусов, ладно? Ты иди, иди, а я с младенцами имею желанье сказать пару слов...
Тирас ушел за стену, пятясь, словно боялся подставить спину недоделанному золотому Оку. И Мос повернулся к Шану только тогда, когда стена закрылась.
– Вчера я не смог прийти, дорогие гости, простите. Но мы все- таки встретились. И красный чемоданчик все-таки у меня. Не тот, поддельный, содержимое которого вы спрятали в буфете на ипподроме, а настоящий, с ключами от Башни. Спасибо за корешок, добрый женьшень, настоящий. Так-то, Шан...
– Слушай, Мос, я впопыхах сунул туда и свою электробритву...
– Знаю, Сип, знаю. Побриться хочешь? Сейчас тебе принесут твою машину, побрейся. У нас разговор по душам будет, долгий. Говорил я вам сразу – не связывайтесь с Тирасом, зачем он вам? Я человек простой, отходчивый. А Тирас зачерствел, озлился на работе – работа такая. Мы с вами быстро столкуемся, верно. Шан?
– Я еще не завтракал, Мос.
– Ах, Тирас, Тирас... Не умеет принимать гостей. Ну да вы не беспокойтесь. Отдохните, побрейтесь, покушайте... А через часик и я вас потревожу, прошу извинения. Ну, оставайтесь. Поскучайте. Хода отсюда никуда нет...
Пока Сип брился, Шан обследовал их новый приют.
Ничего особенного в белой комнате не было. Она с успехом сошла бы за гостиничный номер, больничный изолятор или тюремную камеру, если бы не отсутствие дверей. У комнаты не было ни входа, ни выхода. В комнату попадали через раздвигающиеся стены. А как покидали? И можно ли было вообще покинуть эту комнату по доброй воле?
Завтрак, прекрасно приготовленный и роскошно сервированный, прошел в молчании. Шан и Сип понимали, что каждое их слово ловят скрытые микрофоны подслушивающих устройств. Да и говорить не хотелось. Требовался крайний шаг, и каждый должен был внутренне, в одиночку, решиться на него.
«Ты готов войти?» – написал Сип на гербовом листе.
«Да. Но как?»
«Тирас ошибся. Дверь не у него, а здесь. В завещании Урана говорится о портрете с дефектом – трещина слева, под сердцем».
«Это спасение».
«Идти надо немедленно. Сейчас».
«Я готов».
Сип взял электробритву, вынул лезвия и подошел к портрету. Он возился долго, водя включенным механизмом по цветному камню вдоль и поперек. Под пластинами мозаики что-то журчало, тихо щелкало и поскрипывало.
«Вибромагнитный замок, – догадался Шанин. – Как просто! Полтораста лет самую невероятную тайну человеческих поселений охранял элементарный вибромагнитный замок...»
Окончив манипуляции, Сип аккуратно вставил на место лезвие, уложил бритву в футляр и сунул в карман. Потом, подмигнув Шанину, уперся плечом в плечо портрета.
Дверь не поддалась.
– Сто пятьдесят лет, – виновато проворчал Сип и налег сильнее. Но стена оставалась стеной.
– Я все-таки Шан, – ободряюще улыбнулся Шанин и отстранил Сипа. Он расставил ноги пошире, слегка присел и попробовал разогнуться, вминая в стену плечо и правый бок. Когда-то в родном
