Время от времени в свете фонарика мелькали четырехугольные боковые ответвления от главного хода, но Уисс, не останавливаясь, летел дальше, и загадочные ниши оставались позади. Однажды среди коричневых и буро-зеленых пятен водорослей блеснуло что-то белое: Нине показалось, что ниши облицованы чем-то вроде кафеля или фаянса.
Галерея кончилась внезапно: стены вдруг исчезли, и Нина с Уиссом с резким всплеском вылетели на поверхность.
Их окружила плотная темнота, и луч фонарика, горящего вполнакала, беспомощно обрывался где-то в высоте. Но по тому, как забулькало, заклокотало, заверещало, загудело эхо, усиливая всплеск, Нина определила, что они попали в какую-то большую пещеру.
Рядом, тяжело поводя боками, переводил дух Уисс: дыхало его трепетало, ритмично и сильно втягивая и выталкивая воздух. Нина мельком взглянула на часы, и запоздалое восхищение шевельнулось в душе: они уже больше сорока минут были под водой, а Уисс только запыхался.
Кстати, если Уисс дышит этим воздухом, значит, ей можно снять маску. В пещере, очевидно, есть естественная вентиляция.
Воздух в пещере был свежим и острым, как в кислородной палатке. Медовый настой эспарцета холодил губы.
Уисс отдышался и медленно поплыл в глубь пещеры.
Нина подняла защитный рефлектор, чтобы прямой свет не бил в глаза, и включила фонарь на полную мощность. Маленькое солнце зажглось над ее головой.
Сначала она решила, что от внезапного яркого света у нее возникла галлюцинация. Она зажмурилась и подождала несколько секунд, пока под сомкнутыми веками не погасли пестрые пятна. И снова открыла глаза.
И отпустила плавник Уисса, пораженная грандиозным великолепием окружающего.
Пещера оказалась огромным круглым залом с высоким сводчатым потолком. Стены в три этажа опоясывали массивные каменные балконы с невысокими барьерами вместо перил. Наверно, когда-то с балкона на балкон вели широкие деревянные лестницы — кое-где еще торчали полусгнившие обломки раскрашенного дерева. Несколько балконных пролетов обрушилось, но на остальных сохранился даже лепной орнамент, изображающий рыб в коралловых зарослях. Над балконами свисали переплетенные осминожьи щупальца из позеленевшей меди, поддерживающие стилизованные раковины плоских чаш. За каждым из таких давно погасших светильников на стене висел круглый вогнутый щит, густо запорошенный пылью.
Щиты металлической чешуей покрывали почти весь купол потолка, правильными рядами окружая квадратные проемы, бывшие когда-то окнами. Травы, кусты шалфея и длинные стебли эспарцета забили теперь эти окна сплошной серо-зеленой массой, которая свисала внутрь храма многометровыми клочковатыми хвостами.
Все пространство стен между нижним рядом окон и верхним балконом было занято росписями, удивительную свежесть и сочность которых не могли погасить ни многовековой слой пыли, ни бурые потеки мхов, ни обширные ядовито-красные пятна плесени. Часто роспись смело и непосредственно переходила в цветные рельефы, и это придавало изображениям поистине колдовскую жизненность.
Росписи и рельефы воспроизводили сцены какого-то сложного массового ритуала. Многочисленные повреждения не давали возможности проследить сюжетное развитие сцен и понять смысл обряда, но сразу бросалось в глаза, что на фресках нет ни одной мужской фигуры — так же, как нет традиционных картин войны или охоты, работы или отдыха. В изысканной ритмике медленного танца на ярко-синем фоне чередовались вереницы полуобнаженных женщин и ныряющих дельфинов, пестрые стайки летучих рыб и осьминогов с человеческими глазами, пурпурные кальмары с раковинами в щупальцах и малиновые морские звезды, приподнявшиеся на длинных лучах. В этом красочном поясе не было ни начала, ни конца, ни логического центра — только бесконечное кружение, завораживающий хоровод цветовых пятен.
А вместо пола в зале стеклянно сверкала плоскость воды, на которой еще не стерлись бегучие круги, вызванные появлением Уисса и Нины. Глубокий пятиугольный бассейн, в который привела их длинная спираль 'подводного хода', занимал всю площадь. Из воды четыре мраморных ступени вели на небольшое возвышение.
Шлепая по мрамору мокрыми ластами, Нина вышла на квадратную каменную площадку, выложенную фаянсовой мозаикой. Судя по всему, мозаичный пол служил неведомым жрецам не одно столетие. Часть плиток была выбита, другая — истерта до основания, а по оставшимся восстановить былой рисунок было уже невозможно.
Почти у самых ступеней стоял вырубленный из целого куска желтого мрамора трон с высокой резной спинкой. По обе стороны на высоких треножниках покоились раковины из бледно-розовой яшмы со следами выгоревшего масла на дне.
А за раковинами, чуть поодаль — два вогнутых щита, точно таких же, как на стенах и потолке.
Нина провела ладонью по поверхности щита, стерла пыль, и на нее глянуло чудовищно искаженное, огромное человеческое лицо. Оно испуганно перекосилось, расширив серо-зеленые глаза, дернулось в сторону.
Господи!.. Зеркало. Обыкновенное вогнутое зеркало, кажется, из 'электрона', как называли древние греки сплав золота и серебра. Все эти бесчисленные щиты — просто-напросто рефлекторы, отражатели для масляных светильников и немногих дневных лучей, что проникали когда-то сквозь оконные проемы купола.
А ведь это было, наверное, сказочно красиво: бледно-голубое мерцающее сияние под куполом, колеблющиеся разноцветные огни светильников, превращенные десятками зеркал в переливающиеся миллионами оттенков радуги световые потоки (несомненно, огни были многоцветными — разные пятна копоти над светильниками говорят о том, что к маслу подмешивали разные примеси) и вся эта бесшумная, бесплотная, неуловимо изменчивая симфония красок падает невесомо в широко раскрытый, влажно поблескивающий глаз бассейна…
Кому предназначалась эта феерия? Тем, кто застыл, завороженный, за барьерами балконов — или тем, кто следил за ними из глубины, через прозрачный пласт воды?
Что за таинственный священный ритуал совершался здесь, в этом так строго засекреченном храме? И как попадали сюда люди — ведь не для дельфинов, не для прочих морских обитателей эти лестницы и балконы, эти светильники и зеркала, эти окна и фрески — ведь в стенах нет ни одной двери, а до оконных отверстий могут добраться только птицы…
В храм можно попасть (как попали они с Уиссом) — с морского дна, по спирали подводно-подземного хода; сквозь пятнадцатиметровый слой воды в бассейне… А это возможно только с помощью существ, чьи добрые и сильные тела изображены на фресках….
Кстати, почему на фресках нет ни одной мужской фигуры? Ведь не женщины же вырубали в скале этот зал, ковали светильники и зеркала, расписывали стены и выкладывали мозаики, придумывали систему вентиляции воздуха в храме и протока воды в бассейне…
Кто, когда и зачем посещал этот храм?
— Женщины. Ты поймешь. Сядь, смотри и слушай… — прозвучал где-то в висках — или за спиной? — ее собственный голос. — Женщины. Очень давно. Слушали музыку звезд. Они не понимали всего. Ты поймешь. Сядь, смотри и слушай. Будут петь звезды. Здесь, в воде.
Уисс висел в бассейне, опираясь клювом о нижнюю ступеньку. Темный глаз его смотрел на Нину лукаво и печально…
— Ты поняла? Что надо смотреть?
— Да, — неуверенно ответила Нина.
Разумеется, она ничего не поняла. Да и не пыталась понять…
Думать в ее положении было так же бессмысленно, как доделывать во сне то, что не успелось наяву. Сейчас важно было смотреть и слушать, видеть и запоминать. А понимать — это потом. Если все это вообще возможно понять…
Нина села на трон. Аппарат, висевший на боку, глухо звякнул о камень. Только сейчас Нина вспомнила о видеомагнитофоне и огорченно прикусила губу — ведь его можно было использовать, как обыкновенную кинокамеру, снять весь подводный путь, 'волшебную лампу' и осьминога, подземную галерею
