плакат, обращенный к западному берлинцу: 'Обернись! Твой враг за твоей спиной. Он проиграл последнюю войну, а теперь хочет, чтобы ты шел и умирал за него'. Убедительно!
А вот и дорогой наш Никита Сергеевич. Смотрит на стену и ухмыляется. Молодцы, молодцы, показали им кузькину мать! А вокруг морды, рыла, одно другого тупее. На другой фотографии Косыгин. Как всегда, уныл и печален, ухмылочки никакой, не то что бы стыдно, но и радости, думаю, не ощущает.
Кеннеди. Вместе с Аденауэром. У Бранденбургских ворот. Между колонн натянуты красные полотнища - это Ульбрихт натянул, чтобы народ зря не глазел.
И среди этого ужаса и трагедии нет-нет и радостные лица. Это те, кому удалось... Молодой человек, австриец по происхождению, обнаружил в одном из автомобильных салонов на Курфюрстендамм машину таких габаритов, такую низкую, что ему на ней, вместе с невестой, удалось промчаться под пограничным шлагбаумом, не задев его. Вслед за ним такой же номер проделал аргентинец, тоже с невестой... После этого все шлагбаумы были оборудованы какими-то вертикальными приспособлениями.
Еще одно улыбающееся лицо. Счастливцу удалось, смастерив примитивный моторчик с пропеллером, проплыть под водой (5 часов!) 25 километров до Дании и только там улыбнуться. С его легкой руки некая солидная западногерманская фирма стала выпускать такие моторы серийно для спорта и... побегов. Оба аппарата - экспонаты музея.
Переплюнуты все Дюма и Рокамболи. Тридцать шесть ребят, в основном студентов, и одна девушка, в течение шести месяцев рыли туннель. И прорыли 145 метров на глубине 12 метров. Спускаться в него можно было по канату из уборной одного из домов восточной зоны. Кончался же он в булочной на Бернауерштрассе. Хозяин сдал ребятам за 100 марок в месяц. 3 октября 1964 года 28 человек спаслись по этому туннелю, включая старика-сердечника, вылезшего из-под земли с синими губами, и пятилетнего пацана, которого удивило только то, что в туннеле не оказалось никаких чудовищ. О наличии их на поверхности он, по-видимому, не догадывался.
Еще одна счастливая четверка. Переоделись в советских офицеров и по всем правилам, отдав честь пограничникам, спокойно проследовали сквозь заставу. Компаньонку упрятали в багажник.
И еще, и еще... Сто тысяч ухищрений. На фотографии растерянный, обалдевший мальчишка, которого папаша прикрепляет к обыкновенному блоку. Потом по натянутому канату его на этом блоке препроводили с крыши шестиэтажного дома в свободную зону.
За 17 лет существования стены - с августа 1961, рискуя жизнью, бежало из Восточного Берлина 175 287 человек.
Вот из этих-то бежавших, помоложе и поактивнее, и сколотился коллектив, организовавший музей. Во главе его немолодой уже Райнер Гильдебрант, автор книги о восстании 17 июня 1953 года. Сейчас передо мной другая книга - 'Это происходит у Стены' - сборник фотографий, которые должны знать все.
2
Надо увидеть, чтобы понять. Есть такое выражение. Да, берлинскую Стену надо увидеть, чтобы понять - или окончательно перестать что-либо понимать.
В существование ГУЛага на Западе долгое время не верили. Многие просто не хотели верить. Воочию не видели, очевидцам, жертвам не доверяли. Пошатнулись и даже ужаснулись после Солженицына... А берлинская Стена тут, перед твоим носом. Незыблемая, как символ.
У каждого она вызывает свои эмоции. Аденауэр, рядом с Кеннеди, думал, очевидно, о немецком народе, нации - навеки ли будет разделена или есть какие-то сроки? Кеннеди - не знаю о чем, возможно, об этом же, а вот темпераментный Эмка Коржавин, хотя и поэт, но, стоя на вышке у Бернауэрштрассе, выражал свои эмоции простым и очень громким матом по адресу проезжавшего внизу ГДРовского джипа.
Меня же берлинская Стена, кроме всего прочего (а его предостаточно, и оно не прочее, а основное), натолкнула на мысль озаглавить книгу так, как я ее озаглавил. По обе стороны Стены.
Пятнадцать лет назад мне крепко досталось от незабвенного нашего Никиты Сергеевича за книгу со сходным названием 'По обе стороны океана'. В ней я, наивный чудак, вернувшись из Италии и Америки, пытался разобраться в том, что увидел за океаном, и что-то сопоставить с тем, что вижу каждый день дома.
Попытка оказалась явно негодной. Сопоставления никому не нужны. Нужны разоблачения, выведение на чистую воду. У меня это не получилось, и вполне естественно, что мне дали по мозгам, доказав мою полную несостоятельность. В фельетоне 'Известий' очень точно подметили, что 'В. Некрасову понравились небоскребы на Золотом берегу в Чикаго, но можно дать справку: один квадратный фут стоит что-то около 20 тысяч долларов. Естественно, что квартирная плата в этом районе по карману только миллионерам, поэтому противопоставлять их архитектуру московским Черемушкам по меньшей мере нелепо. И уж совсем непонятно, как умудрился советский писатель не увидеть социальных контрастов и классовых противоречий американской жизни, военного психозa, разжигаемого империалистическими кругами. Вот уж, действительно, приехал турист с тросточкой'.
- Ну, зачем вы, - на полном серьезе корили меня потом на бесчисленных парткомиссиях, - сравниваете какой-то там флорентийский кабак с киевским подвальчиком 'Абхазия'? Ведь напротив прекрасный, многоместный, самый большой в Европе ресторан 'Метро'? Почему вы о нем ни слова? Нет, далась вам эта паршивая 'Абхазия', ее, кстати, вскоре закрыли. Нехорошо, нехорошо, товарищ Некрасов... И не тринадцать в нью-йоркском телевидении каналов, а всего одиннадцать. Не только вы в Нью-Йорке бывали. Были люди и пообъективнее вас... Вот так-то, товарищ Некрасов. Малость передергиваете. И в чью пользу? Не нашу, не нашу...
После свержения Никиты очерки вышли отдельной книгой. Но сколько битв пришлось мне выдержать в кабинете милейшей Валечки Карповой, главного редактора 'Совписа'. Не отставные следователи- пенсионеры, а на этот раз квалифицированные литераторы вполне серьезно пытались доказать мне, что я преувеличиваю военную помощь Америки в прошедшей войне. 'Простите, дорогой Виктор Платонович, но как вы, автор такой правдивой книги о войне, можете писать о какой-то там свинотушенке, когда на ваших глазах героически умирали наши солдаты?'
Вспоминаешь это сейчас и не знаешь, то ли смеяться, то ли плакать, то ли плюнуть и забыть. Последнее легче всего. Мне не надо теперь ходить на Б. Гнездниковский, 10, подниматься на лифте на десятый этаж, ждать приема у товарища Лесючевского, а потом узнавать, что на тебя бумаги, увы, не хватает. А на Софронова и Грибачева? Рука тянется к ящику письменного стола: 'Хотите, я вам покажу, сколько заявок мы на них получили? От библиотек, воинских частей, различных заводов и предприятий?' И крыть нечем. На меня никаких заявок нету. Не хочет читатель читать, и всё - что тут поделаешь...
Но всё это в прошлом. Стоит ли вспоминать? Сразу и не ответишь стоит, не стоит. Ушел в небытие волюнтарист, ушел со всеми своими гидропониками, кукурузой, домишками из дерьма (было и такое в Киеве, не все знают), а стало ли лучше? И что значит лучше? В каком смысле? Кому?
Мне - лучше. Потому что 'драпанул'. Инфляция еще не задушила. Пишу, что хочу, разъезжаю по Европам...
- Ну, куда поедем сегодня? - спрашивает меня Володя Загреба.
Он приехал два года тому назад из Ленинграда, работает анестезиологом в чудном (знаю по собственному опыту) госпитале малюсенького эльзасского городишки Альткирш. Все его там любят, подарили даже добрые люди старенькую, но упрямую еще машину 'Ауди', а он в этом деле псих.
- Так куда, Вика, поедем сегодня? - спрашивает он, вымыв после пяти операций руки, а до работы успев еще съездить в Мюлуз на курсы французского языка - встал в шесть утра.
- Куда? - смотрим на карту. - В Гейдельберге был? Нет? Я тоже. Мотнем, что ли?
- Мотнем...
И мы со скоростью 140, а то и 160, мотаем в Гейдельберг. Там нас, правда, застигает проливной дождь, к тому же, к восьми мы должны быть дома, отмечать день рождения одной прекрасной девушки, поэтому ограничиваемся в этом чудом сохранившемся городке чашкой чая с лимоном, покупаем открытки, альбомы, глянули сквозь пелену дождя на замок (в следующий раз приедем в хорошую погоду), и назад на тех же скоростях.
Назавтра, после шести операций:
- Куда сегодня?
- На этот раз в Швейцарию, что ли?
- Куда прикажешь? Не хочешь в Невшатель? Там красота, горы, озеро...
- В Невшатель, так в Невшатель. Люблю красоту, горы и озера.