трезво судить о готовящемся на Советский Союз нападении».
Итак, все свидетельствует о том, что рядовые советские разведчики накануне войны с честью выполнили свой долг перед народом, сделали все от них зависящее. Но их предупреждениями пренебрегли.
Глава 7. Накануне
Последние месяцы
Расчет на то, что война на Балканах затянется и немцы вынуждены будут в связи с наступлением осени отказаться от нападения на СССР в 1941 г., если таковые намерения у них действительно есть, не оправдался. Возможно, что Сталин надеялся на такое развитие событий, как утверждал югославский посол в Москве Милан Гаврилович после приезда его в Анкару в мае 1941 г. Но Югославия была разгромлена в быстротечной кампании. Теперь Сталин старался не давать повода Германии для нападения на СССР. Вопреки фактам Сталин был убежден, что гитлеровская Германия не осмелится нарушить пакт о ненападении и напасть на Советский Союз… Международная обстановка быстро менялась и усложнялась. Ход событий ломал искусственную схему международных отношений, созданную Сталиным. А он продолжал упорно за нее цепляться. Он по-прежнему считал, что Англия только и ищет возможности спровоцировать советско-германский конфликт.
В действительности же между Англией и Германией уже было невозможно никакое политическое соглашение, невозможен компромиссный мир, так как заключение любого мира означало бы для Англии (в условиях господства Германии на западном континенте Европы и поражений Англии на Балканах и на Среднем Востоке) фактическую капитуляцию, распад Британской империи, на что Англия, конечно, согласиться не могла. В самой Англии, а также в Соединенных Штатах Америки все усиливалась борьба между двумя тенденциями: старой – мюнхенской, и новой – курсом на сближение с СССР и создание совместно с ним антигерманской коалиции. Вторая тенденция находила влиятельных приверженцев, например, в лице Уинстона Черчилля. В новых условиях острота англо-германских противоречий достигла такого напряжения, что вопрос мог быть решен только военным разгромом одного из соперников. Наконец, происходили и политические изменения в США, где сторонники военного вмешательства в пользу Англии получали все больший перевес. Во всех предложениях политического характера, которые делало английское правительство, Сталин усматривал лишь одну сторону – попытку спровоцировать вооруженный конфликт между Советским Союзом и Германией. Точно так же он в дальнейшем оценивал и сообщения, поступавшие по различным каналам, о готовящемся нападении Германии на Советский Союз.
Главный маршал артиллерии Н.Н. Воронов утверждает, что Сталин полагал, что «война между фашистской Германией и Советским Союзом может возникнуть только в результате провокаций со стороны фашистской военщины, и больше всего опасался этих провокаций». Это весьма интересное замечание. Если Воронов не случайно употребил выражение «фашистская военщина», то это нельзя понимать иначе, как подтверждение того, что Сталин продолжал надеяться на договор о ненападении, т.е. верил Гитлеру, но не доверял опьяненным военными победами немецким генералам. Этим можно объяснить и последующие приказы частям Красной Армии не поддаваться на фашистские провокации.
И.В. Сталин с особым подозрением относился ко всем сообщениям, которые исходили из английских или американских источников, видя в них лишь подтверждение его анализа политики «невмешательства»: западные державы хотят втянуть Советский Союз и Германию в войну между собой, а сами погреть руки. Версия, распространяемая гитлеровцами о провокационном характере слухов и сообщений о готовящемся нападении на СССР, как раз и отвечала его собственным суждениям. Но оказывается, что в начале апреля слухи о предстоящей германо-советской войне распространяли главным образом немецкие граждане. Об этом сообщает, в частности, в своем донесении германскому МИДу его представитель при верховном командовании сухопутных сил (ОКХ) 3 апреля 1941 г.: «ОКХ получил сообщения, согласно которым среди немецких граждан, проживающих в России, путешественники, следующие из Германии, распространяют слухи, что германо-советское столкновение неизбежно. Говорят также, что иностранные дипломаты в Москве также встревожены этими слухами». ОКХ просило в связи с этим министерство иностранных дел, чтобы немцам, направляющимся через территорию СССР, было дано строгое указание не только не распространять подобные слухи, но и опровергать их.
Однако слухи день от дня становились все настойчивее. Полностью игнорировать их, делать вид, будто все в порядке, было невозможно. Желая, очевидно, подчеркнуть свое недоверие к подобным слухам и подтвердить желание строго придерживаться заключенных с Германией соглашений, при отъезде японского министра иностранных дел Мацуоки на перроне вокзала неожиданно появились Сталин и Молотов. В сообщении МИДу немецкий посол в Москве Шуленбург писал: «Отбытие Мацуоку задержалось на час, а затем имела место необычная церемония. По-видимому, неожиданно как для японцев, так и для русских появились Сталин и Молотов и в подчеркнуто дружеской манере приветствовали Мацуоку и японцев, которые присутствовали там, и пожелали им приятного путешествия. Затем Сталин громко спросил обо мне, и когда он нашел меня, подошел ко мне, обнял меня за плечи и сказал: „Мы должны остаться друзьями и вы должны теперь сделать для этого все!“ Несколько позднее Сталин повернулся к исполняющему обязанности немецкого военного атташе полковнику Кребсу и предварительно убедившись, что он немец, сказал ему: „Мы останемся друзьями с вами в любом случае“. Сталин несомненно приветствовал полковника Кребса и меня таким образом намеренно и тем самым сознательно привлек внимание многочисленной публики, присутствовавшей здесь».
Вскоре Шуленбург был вызван в Берлин для консультации. По свидетельству советника германского посольства в Москве Густава Хильгера, Шуленбург привез в Берлин меморандум, составленный им совместно с военным атташе генералом Кёстрингом. Меморандум был передан через служебные инстанции Гитлеру, но тот не спешил побеседовать с послом. Шуленбург в течение двух недель ожидал приема.
Его затянувшееся пребывание в Германии вновь породило многочисленные слухи. Об этом, в частности, сообщал, по словам немецкого посланника в Бухаресте, румынский посол в Москве Гафенку. Он будто бы писал, что «тяжелое впечатление в этой связи в советских кругах породили слухи о том, что идут приготовления к отправке детей и ценностей из немецкого посольства».
28 апреля Шуленбург был, наконец, приглашен к Гитлеру. Весь характер и тон беседы не оставляли у посла сомнений в том, что решение о нападении на СССР принято и теперь Гитлер занят поисками аргументов для объяснения или оправдания нападения. В записи, составленной Шуленбургом после беседы, этот мотив звучит особенно сильно. В частности, Гитлер настаивал, что советско-югославский договор от 5 апреля был заключен, чтобы запугать Германию «Я отрицал это, – пишет Шуленбург, – и повторил, что русские только намеревались подчеркнуть свой интерес, но тем не менее проявили корректность, уведомив нас о своем намерении».
Гитлер утверждал, будто советское командование проводит стратегическое сосредоточение. Шуленбург отрицал это: «Я не могу поверить, что Россия когда-либо нападет на Германию». Реакция Шуленбурга, очевидно, насторожила Гитлера, который, отпуская посла, сказал ему: «О, вот еще что, я не намереваюсь воевать против России». Но Шуленбург 30 апреля по возвращении в Москву отвел в сторону встречавшего его на аэродроме советника Хильгера и прошептал ему: «Жребий брошен. Война с Россией решена». Он сказал также, что Гитлер лгал ему.
Гитлер не простил Шуленбургу его отрицательного отношения к войне против СССР. Принявший участие в заговоре против Гитлера Шуленбург был казнен в 1944 г.
Спустя пять дней после возвращения германского посла в Москву, из Москвы в Берлин прибыл полковник Кребс, замещавший военного атташе генерала Кёстринга. Кребс сообщил Гальдеру: «Россия сделает все для того, чтобы избежать войны».
Между тем среди дипломатических кругов Москвы все упорнее ходили слухи о неизбежной германо- советской войне. Германский военно-морской атташе в Москве капитан Норберт Баумбах сообщил об этом командованию флота со ссылкой на путешественников, следующих через Германию. Он также сообщал, что по словам советника итальянского посольства, английский посол в Москве (т.е. Стаффорд Криппс. –
