уже совсем готова?
— Да, сейчас, — смущенно ответила Саида и отвела глаза от зеркала.
— Ничего, мы приедем рано. Будем, как хозяева, гостей встречать.
Ибрагим, морщась, протаскивал запонку сквозь петлю в воротничке.
— Хороший мой! — Саида в волнении обняла мужа и быстро заговорила, стараясь заглянуть ему в глаза: — Сейчас я не могу пойти. Приеду позже. На этот раз обязательно приеду!
Запонка упала из рук Ибрагима и звонко запрыгала по стеклу письменного стола.
— Даже в этот день?.. Может быть, отложишь?
— Нет, Ибрагим. Пойми меня… Я все равно буду неспокойна. Завтра первые испытания аппаратов, а один из них что-то плохо работает. Попробую наладить его. Ты ведь тоже так бы поступил.
— Довольно, Саида! — Гасанов отстранил ее и снова занялся непослушной запонкой. — Делай, как хочешь…
Саида с минуту стояла в нерешительности, затем, взглянув на часы, медленно повернулась и тихо вышла из комнаты.
Гасанов, не оборачиваясь, молча стоял у зеркала. Он слышал шаги Саиды. Может, вернется?.. Нет, хлопнула дверь…
Саида спускалась по лестнице со смешанным чувством обиды и жалости. Неужели все-таки он ее никак не может понять?.. Завтра испытания… от ее приборов многое зависит. Как же не проверить их? «Нет, он, конечно, не прав, — убеждала она себя. — Эгоист!» И вместе с тем простое и теплое чувство нежности поднималось в ней. Ей было жаль этого немножко неловкого и бесконечно близкого ей человека. Она привыкла думать о нем, как о большом ребенке. Если она ему не напомнит, он забудет и обедать. Она должна была заботиться о нем в тысячах мелочей: положить деньги в бумажник, посмотреть, есть ли в кармане носовой платок, напомнить, что сегодня день его рождения… Приятно было чувствовать себя такой необходимой. Когда она приехала домой и вошла в квартиру, куда он никого не допускал без хозяйки, то с неподдельным ужасом увидела, насколько он привык к ее постоянной заботливости.
Несмотря на всю свою нежность и большое чувство к Ибрагиму, Саида понимала, что теперь она не может уделять ему столько внимания. Новые аппараты надо осваивать, испытывать… У нее совсем не будет свободного времени.
И вот сейчас, спускаясь по лестнице, Саида не могла освободиться от горького чувства… Должно быть, Ибрагиму действительно тяжело. Но что она может сделать!
Уже совсем стемнело. Зажглись огни над плоской крышей института, где праздновалась творческая победа Гасанова и его друзей.
На берегу, у причала, стояли Агаев и Рустамов, всматриваясь в темноту.
Директор переложил трубку из одного угла рта в другой и взглянул на часы:
— Ну, Али, я думаю, больше гостей не будет. Можно начинать.
— Постой, как будто кто-то плывет, — сказал парторг, приложив руку к уху. — Слышишь? В стороне.
Они быстро пошли по берегу. Где-то здесь слышался плеск, но, странно, — никаких огней.
Рустамов включил фонарик. Из темноты выплыло испуганное лицо Рагима. Он вылезал на берег, выжимая на ходу свою одежду.
— Смотри, Джафар! Новый гость… Ты что здесь делаешь? — строго спросил Рустамов, обращаясь к Рагиму.
— Испытания проводим… — Смущенный парень нахмурился и опустил голову.
— Какие испытания?
— Мотора… Форсированный режим… — помолчав, ответил Рагим и, все еще не поднимая глаз, крикнул: — Ребята, идите! Чего прячетесь!
Из темноты вышли и другие испытатели «плавучей лаборатории».
Щурясь от яркого света направленного на него фонарика, Степунов вылил воду из будильника и приложил его к уху.
— Неужели работает? — весело спросил Рустамов.
— Как часы, — серьезно ответил парень, услышав знакомое тиканье.
— «Окунь», «Окунь»… Я «Рак»… Отвечай для связи! — как бы опомнившись, вдруг закричал радист Али в микрофон.
— Работает? — скрывая улыбку, деловито осведомился Рустамов.
Али поправил наушники и с достоинством ответил:
— Как часы!
— На редкость удачные испытания! — Директор рассмеялся и торопливо выпустил вверх облачко дыма. — У нас далеко не всегда так бывает. А где же ваша лодка?
— Здесь, — неопределенным жестом указал Степунов в темноту. Мотор у нее…
— Как часы? — Рустамов похлопал юношу по плечу. — Знаем…
— Да нет… — Степунов нахмурился, вытирая измазанное маслом лицо. — Сдал он… А потом что-то из воды как вынырнет! Лодка и перевернулась.
— Выдумываете вы все, ребята, — сказал Агаев, вынув трубку изо рта. — Что такое могло выскочить из воды?
— Кто его знает, — пожимая плечами, сказал Степунов. — Вроде белого тюленя… С нами москвич ехал. Если не верите, спросите у него.
— А где он? — спросил Рустамов.
Ребята растерянно оглянулись по сторонам и смущенно посмотрели друг на друга. В самом деле, где же их спутник?
На крыше института продолжался праздник. Все были веселы и довольны. Гасанов, несмотря на тяжелый для него разговор с Рустамовым и Саидой, казался веселым, был приветливым и радушным хозяином, одинаково внимательным ко всем.
Над головами гостей горели тонкие светящиеся трубки — лампы дневного света. В зелени, опоясывающей балюстраду, мерцали маленькие голубые лампочки, как светлячки. На эстраде гремел оркестр.
Шумное веселье царило в этом открытом зале, где не было ни стен, ни потолка. Блестел, переливаясь огнями, хрусталь бокалов. В огромных вазах — гроздья лучшего в нашей стране янтарного винограда «шаны».
Гасанов сидел на почетном месте, рядом с директором института Джафаром Ал-екперовичем Агаевым.
Директор с тревогой поглядывал на свободное кресло Рустамова. Как долго он не идет! Удалось ли спасти человека, неужели он не смог доплыть до берега?..
Вошел Рустамов. Его встретили шумными возгласами.
— Салам, Рустамов!.. За твое здоровье, Али!.. Еще сто лет жизни! — слышалось со всех сторон.
Парторг радушно улыбался и, прижимая руку к сердцу, приветствовал своих друзей.
Опустившись в кресло рядом с Гасановым, он наклонился к нему и тихо спросил:
— Ты хорошо помнишь, что студент оставался на вышке?
— Конечно! — Гасанов удивился. — Я же справлялся по радио, почему он задержался. А что? — вставая и пожимая кому-то руку, уже через плечо спросил он.
— Ничего, так просто вспомнил. Его приглашали, а он не пришел.
Рустамов наклонился к директору и шепотом сообщил:
— Отправлены катера. Ищут. Как только будет что-нибудь известно, нам скажут.
На другом конце стола сидела Мариам. Перед ней стоял огромный букет бархатных темно-красных георгин. Такого же тона было ее платье; казалось, что сшито оно из осыпавшихся лепестков этих цветов.
Многие из гостей невольно задерживали взгляд на лице красивой девушки. Замечая это, Мариам чувствовала неловкость. Она была расстроена разговором с Гасановым, подозревая, что ей далеко не все
