Во всю стену светилось огромное окно, а за ним — вода… В лучах прожектора плавали рыбы, прозрачные медузы и колыхались водоросли.
— Так вот оно что!.. — испуганно прошептал Синицкий и даже похолодел от волнения. — Это значит… я на дне… Это значит… подводный дом.
Прямо на него, раскрыв рот, плыла какая-то мохнатая рыба. Синицкому показалось, что она загадочно улыбнулась.
Невольно захлопнув дверь, он на цыпочках прошел обратно в кабинет, лег на диван и укрылся с головой одеялом.
В светлом зале, около щитов с приборами, стояли чуть растерянная Саида и человек в темном рабочем костюме.
Саида была одета в белый комбинезон с блестящими пуговицами. На голове тоже светлая шапочка, из-под которой выбивались черные до синевы, непокорные волосы.
— Bo-время мы его нашли, — смущенно говорила она, стараясь не смотреть в глаза собеседнику. — Еще бы немножко — и конец… Сейчас он спит.
Перед ней стоял Васильев — тот самый человек, с которым за последние месяцы была связана вся ее творческая жизнь.
Впервые она встретила его в Москве, в министерстве. Тогда она не знала, что им придется работать вместе. Молчаливый и почти никогда не улыбающийся инженер был даже неприятен Саиде. С ним она чувствовала себя неловко и робко. Но прошли недели, конструктор подводной буровой увлек ее своими большими делами, и потом уже казалось Саиде, что нет на земле ничего более значительного и важного, чем строить локаторы для подводной васильевской установки.
О себе конструктор ничего не говорил. Саида предполагала, что в его жизни было немало горя, но разве об этом спросишь?
С момента приезда в Баку Васильев почти не выходил из своей подводной лаборатории. Немногие из работников института могли похвастаться тем, что видели в лицо этого знаменитого изобретателя. Впрочем, он совсем и не стремился к популярности.
Васильев узнал от Саиды, что студента осмотрел врач. Во время сна он проверял его пульс и не нашел ничего, что бы могло угрожать здоровью молодого организма.
— Все это очень хорошо, Саида, — спокойно заметил инженер, — но мне не нравится, когда сюда попадают случайные люди… Многое становится известным там, на земле. Надо быть осторожнее в разговорах! Не знаю, как это получается, но о моей работе знают чуть ли не все.
— Что вы, Александр Петрович!.. — возразила Саида.
Но Васильев перебил ее:
— Да, представьте себе… На празднике у Гасанова, куда я на минутку заехал после испытаний наших цистерн, незнакомая девушка порекомендовала мне посмотреть проект Васильева и… назвала его феерией.
— С проектом могли ознакомиться сотрудники института, работающие в данной области, сказала Саида.
— Я не думаю, чтобы эта девушка имела к институту прямое отношение. Она меньше всего похожа на научного работника… Кстати, так же спокойно продолжал Васильев, — вы мне не сказали, как этот молодой человек попал на дно.
Улыбка сбежала с лица Саиды.
— В этом виновата только я, — прямо смотря в лицо инженеру, сказала она. — Студент должен был испытывать аппараты ультразвуковой разведки…
— Обязательно под водой?
— Нет…
— Обязательно в районе наших испытаний?
— Нет… Я никак не могла подумать, что он вдруг попадет сюда. У нас с Нури не было выхода, мы его еле подтащили к переходной камере. Боялись, что не откачаем!
Равнодушно, но тоном, не допускающим возражений, Васильев сказал:
— Организуйте отправку молодого человека на берег. Поторопитесь, пока шторм не разыгрался.
Саида побежала выполнять приказание.
Инженер проводил ее недовольным взглядом. Он подошел к мощным агрегатам и озабоченно наклонился над машиной.
Основная сверхбыстроходная высокочастотная машина снова перегревалась, а без нее скоростное бурение невозможно. Он знает, в чем тут дело: нужно заново переконструировать электробур.
Инженер приложил руку к горячему кожуху машины. На поверхности эмалевой краски выступили желтые пузырьки.
«Неужели надо прекращать испытания или работать на пониженной мощности? — думал Васильев. — Но тогда какая же скорость будет у электробура?.. Время проходки скважины увеличится во много раз. Нет, это невозможно!»
Он еще раз прикоснулся холодной рукой к телу машины. Так прикладывают руку ко лбу дорогого человека, с тревогой ощущая болезненный жар. Васильев смотрел на знакомые ему светлые стены, блестящие, словно хирургические инструменты, трубы, на застывших у приборов людей в белых халатах и думал: «Срочная операция необходима… Но кто это может сделать?»
Чтобы хоть немного отвлечься от безрадостных мыслей, инженер подошел к рабочим, наблюдавшим за буровой установкой.
— Ну как, Петр Потапович? — обратился он к старику Пахомову. Тот следил за медленно текущим по прозрачной трубе глинистым раствором. Привыкать начинаете?
— Да как вам сказать… Александр Петрович, — ответил мастер, медленно и вдумчиво роняя слова. — Много я годов на белом свете прожил… всякое видал. Приучали меня издавна ко всей этой технике. Он окинул взглядом светлые стены. — Приучали еще с тех пор, как Сергей Миронович Киров все наши промыслы начал переоборудовать.
— Да, тогда это было настоящим началом, — задумавшись и склонив голову, сказал Васильев. — А мы с вами только продолжаем его путь…
— Это как полагается, — желая по душам поговорить с инженером, согласился Пахомов. — Много на такое дело трудов положено. Я знаю, что еще осенью двадцатого года к нам на промыслы приезжал Иосиф Виссарионович Сталин. Он тогда был председателем комиссии по этим нефтяным делам, самим ЦК назначен. Еще бы! Добыча нефти в те годы чуть ли не все решала. Вот тогда товарищ Сталин и наметил полный переход на вращательное бурение. А раньше мы что? Долбили только матушку землю… Приказал он ввести глубокие насосы. Дело опять пошло по-другому. А то бывало желонками нефть доставали, как бабы ведрами воду из колодца… Чудно даже вспомнить!
— Надо помнить! Очень надо! — горячо воскликнул Керимов. Особенно молодежи нашей. Пусть музей смотрят, книжки читают про то, как их деды руками бур крутили. Пусть знают, что для них большевики сделали!
Он торопливо подбежал к щиту и повернул штурвал реостата.
— Да они про то хорошо знают, — не спеша продолжал Пахомов. Сергей Миронович Киров нашими промыслами сколько лет занимался! Труд его тоже у всех на виду. А теперь вот построили советские инженеры подводную буровую, и ходим мы здесь в белых халатах. Понимаешь, Александр Петрович, я так думаю, что и удивляться тут нечему, ежели всеми этими делами такие люди руководили.
Пахомов записал в тетради показания приборов и спросил:
— Теперь скажи мне, Александр Петрович… Раньше, бывало сколько месяцев бурили, а сейчас что ж это получается?… Через два дня — и готово! Вот этого я понять не могу с непривычки.
— Вин як профессор, а ничого не бачит, — откликнулся сверху Опанасенко. Он наращивал трубу. — Тут тильки сто метров — и зараз нефть.
