покрывали тесом, после - черепицей]. Ни одного храма, который мог бы сравниться по величию и красоте с храмами Танит и Ваал-Аммона! Рим нельзя было сравнить и с богатой и нарядной Капуей, широко расстилавшейся по равнине. И этот город он хотел сделать столицей своей державы!
Послышался топот.
- Повелитель! - крикнул гонец, остановив коня. - Римляне остаются под стенами Капуи!
Ганнибал отпустил гонца. Теперь уже в его взгляде было не любопытство, а раздражение и ненависть. Разве Канны не показали римлянам, что они не могут победить! Другой город на месте Рима давно бы сложил оружие, запросил бы пощады. А Рим продолжает борьбу, прячась за стенами, за рвами и частоколами, нанося удары исподтишка.
Ганнибал чувствовал бессилие перед навязанным ему римлянами способом ведения войны. Он, Ганнибал, привык сражаться в открытом поле, а его заставляют ждать. Время сейчас самый страшный его враг. Время отнимает у него союзников, опустошает казну, портит воинов.
Через два дня армия Ганнибала, разграбив окрестности Рима, разрушив загородные виллы, двинулась на юг. Римлянам уход Ганнибала казался чудом. Враги исчезли, как ночное видение, как сонм ларв [ларвы - ночные призраки], напуганных утренним светом. Римляне вышли из городских ворот и двинулись ко второму милевому камню на Аппиевой дороге, где стоял Ганнибал. Эти места были объявлены священными. Здесь среди надгробных памятников из белого камня, окруженных темной зеленью кипарисов, были воздвигнуты алтари божествам - охранителям города.
Неудачный поход Ганнибала на Рим открыл римлянам ворота беззащитной Капуи. Страшной была месть Рима.
Всех жителей города вывели на городскую площадь. На их глазах одного за другим секли розгами и казнили капуанских сенаторов, считавшихся виновными в отпадении Капуи от Рима. Римляне хотели напугать капуанцев, сломить их дух и волю.
Окончилась казнь. Ликторы вложили в фасции топоры. Консул приказал легионерам вывести всех капуанцев за стены их родного города и продать в рабство. В это время из толпы вышел капуанец с суровым и обветренным лицом и обратился к консулу:
- Ты сможешь потом хвастаться, что убил человека, который храбрее тебя. Люди, которых ты убил, не держали в руках оружия, а я воин. Казни меня.
- Ты сошел с ума! - воскликнул консул. - Я бы мог убить тебя за твою дерзость, но римский сенат даровал тебе, как и всем другим, стоящим здесь, жизнь.
- Зачем мне жизнь, - грустно сказал капуанец, - если родина моя в руках врагов, родные и друзья погибли, своей рукой убил я жену и детей, чтобы они не испытали рабства! Если ты мне отказываешь в смерти, я найду ее сам.
Выхватив из-за тоги спрятанный кинжал, человек пронзил себе грудь и упал к ногам потрясенного консула.
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ. ЗВЕЗДА СОФОНИБЫ
НОВЫЙ КАРФАГЕН
Да, это была Иберия. Отсюда Ганнибал совершил свой немыслимый прыжок через Пиренеи и Альпы в Италию. Сюда шестнадцатилетним юношей плыл Публий Сципион на корабле вместе с отцом, надеявшимся разрушить это логово зверя и вырвать корни войны. Боги решили иначе. Отцу пришлось возвратиться в Италию, чтобы испить там горечь поражения. Но Иберия властно звала его к себе. В то время как на полях Италии Рим терпел одно за другим поражения, по сравнению с которыми Тицин мог бы показаться победой, из Иберии - да, только из Иберии - приходили благие вести.
Отец первым из римских полководцев перешел Ибер, считавшийся границей карфагенских владений. В решительных схватках во второе лето войны он уничтожил флот пунов и стал господином всего иберийского побережья до Нового Карфагена. Видя успехи отца, иберы восстали против пунов, и Газдрубал, брат Одноглазого, с остатками своего войска бежал к берегам океана.
В те годы, когда внимание было приковано к схваткам на полях Италии, мало кто понимал, что отец не менее, чем Квинт Фабий, заслужил почетное имя спасителя Италии. Теперь же всем известно, что уже в лето Канн Газдрубал получил приказ двигаться в Италию на соединение с Ганнибалом. Одноглазый не двинулся из Канн на Рим только потому, что ожидал своего брата со слонами и осадными орудиями. Ничего не спасло бы Рим, если бы с Альп, подобно снежной лавине, скатилось новое свежее войско пунов. Но отец этого не допустил.
Получилось так, что собранная в Карфагене армия, предназначенная для отправки в Италию, была переправлена в Иберию. Вот тогда сенат впервые оценил заслуги отца, тогда в народном собрании нашлись добровольцы, которые на свои средства отправили в Иберию корабли с продовольствием. А когда отец одержал победу при Илитургах и Интибалах, когда в Рим были доставлены сорок два вражеских знамени, когда все народы полуострова перешли к римлянам, смолкли голоса маловеров и недоброжелателей. Все поняли, что ключ к победе затерян в горах Иберии. Но отцу не удалось его найти. Отец погиб в расцвете славы и надежд.
Нет, не победе над двадцатью юнцами в Канузии и не другим мизерным делам обязан Публий своим назначением, а тем, что носит имя отца. Это имя стало такой же неотделимой частью Иберии, как названия ее гор и рек. Все привыкли к тому, что Сципион побеждает в Иберии, что Сципион захватывает города, что Сципион присылает вражеские знамена. И, если в Иберии нет Сципиона, значит, оттуда нечего ждать добрых вестей.
Публию придется сражаться с Газдрубалом Баркой, проведшим в этой стране чуть ли не всю свою жизнь, и соперничать со славой отца. Он должен быть не только достоин ее, но обязан ее превзойти.
Вот теперь он ждет к себе Килона, ждет и надеется на что-то, а это 'что-то' может лопнуть, как пузырь.
Грек не изменился за эти годы. Он так же разговорчив и так же жаден.
- Скажи, Сципион, зачем тебе моя посудина, если в гавани, я сам видел, стоят тридцать отличных триер? Может быть, тебе снова хочется повидать Сифакса?
- Нет, Килон, пока еще нам рано в Ливию. Да и с Сифаксом мне не о чем говорить. Я слышал, что он снова сговорился с пунами и даже собирается жениться на дочери Ганнона. У меня дело поважней. Что ты скажешь о Новом Карфагене?
- Лопни мои глаза! Не хочешь ли ты меня послать в пасть циклопу? Из всех приключений Одиссея, сознаюсь, это мне менее всего по душе. На худой конец я согласен послушать сирен или испытать ласки Цирцеи.
- Ты догадлив, Килон, но сирен ты послушаешь, когда вернешься, а если тебя Цирцея устраивает больше Пенелопы, кто тебе может помешать?
- Что же нужно Риму в пещере циклопа?
- Узнать, дома ли пастух, а если нет, скольких баранов он оставил взаперти.
- Я тебя понял, - подхватил грек, - ты хочешь выяснить, в городе ли Газдрубал и какова численность гарнизона. А что будет, если меня схватят пуны?
- Одиссею было труднее, и то он вернулся на Итаку.
- Вернулся нищим, - вставил хитрый грек.
- На этот счет можешь не беспокоиться. Тебя ожидает награда в десять раз больше той, которую ты получил в прошлый раз.
- Ну что ж, я согласен. Только ты мне сверх этих денег дашь еще сто амфор масла.
- Зачем тебе столько масла. Ты его не съешь и не сожжешь за всю свою жизнь. Или, может быть, ты намерен стать бегуном и хочешь натираться маслом?
- Я не собираюсь ни есть, ни жечь твое масло. Что касается бега, то могу тебе признаться: серебро меня устраивает больше, чем лавровый венок [Килон имеет в виду награду, которую получали победители в беге]. Масло я буду продавать. Взгляни на меня.
Килон расправил свои редкие волосы и надвинул их на лоб, нагнул голову и изобразил на лице то угодливое выражение, которое появляется у торговцев, когда они хотят продать свой товар.
- Чтобы лампа не погасла, бери мое масло. Горит без дыма. Не проходи мимо!
- Похож! - рассмеялся Сципион. - Ты даже их прибаутки знаешь.
- Натрешь кожу - станешь моложе, - продолжал грек. - Жди меня через неделю, - сказал он другим тоном. - А если не вернусь, не забудь о моих земляках. Пусть выпьют вина на все деньги и совершат возлияния богам.
Весть о том, что на базаре за стеной Нового города масло продают в полцены,
