Сказки

Полфляжки… Губы смочить, остальное — пулемету. Зараза, пятый ствол меняем, а еще удивляюсь, что так жарко… Вроде затихло немного. Сбегать, что ли, воды набрать?

— Herr Oberleutenant, darf ich kurz ein bifchen Wasser holen? [2]

— Володя, поди-ка сюда.

— Что, лапка?

— Да вот, с Тимкой что-то… Ворочается, руками машет…

— Нуу, ничего. Плохой сон, значит, снится. Бывает. Небось, нахватал двоек, совесть мучает.

— Да ну тебя, я сегодня дневник смотрела. Все у него в порядке, пятерка по квантовой, пятерка по пению… Ты послушай, он чего-то бормочет такое, а что — не пойму. Не по-нашему вроде.

— Так может, по английскому двойка? Или контрольная завтра. Переучился…

— Нее, это не английский. Какой-то другой, похожий…

Бегу-бегу! Я уже здесь. Что, снова Иваны лезут? Как у нас с патронами? Хайнц, ну что ты смотришь, заряжай давай. Подавай, подавай…

Что там валится? Дьявол, они тут все обрушат! Herr Oberleutenant, давайте перемещаться, тут скоро совсем делать нечего станет. Сектор обстрела никакой, ничего не вижу. Да знаю я! Ни шагу назад, за фюрера… Так за фюрера драться ж надо, а не под завалом погибать. Есть отставить. Иваны справа! Хайнц, помогай! Хайнц!

— Не, это не английский. Это, по-моему, немецкий. Фюрер, вассер, оберлейтенант… Он что, визио насмотрелся? Что там сегодня такое было?

— Что-то такое про войну, не помню. Да… неудивительно. Только он ведь длинно так бормочет, понимаешь? Он же немецкий в школе не учит, откуда это?

— Из фильма, наверное. Или игрушка какая-нибудь компьютерная. Говорил же — не надо ему брать этот дурацкий «Виртуал». Он же из него не вылазит, все время что-нибудь крутит. То он Робин Гуд, то Конан-варвар, теперь это еще…

— Да нет, нет там такой игры. Хотя — может, дал кто из ребят…

Так точно, товарищ старший лейтенант. Там здание какое-то заслоняет, подвал. Из подвала пулемет прямой наводкой кроет — не пройти. Улица такая, узкая, знаете… Нет, мин нет. Вроде нет. Хотя там поди проверь, как следует — он же строчит, погань. А на чердаке «кукушка» сидит, одна или две. Осторожнее, товарищ старший лейтенант. Не высовывайтесь — они сверху мочат. А обойти эту точку как- нибудь нельзя? Что там за этим домом такое? Что-о-о? Нет, правда?

— Schatz[3], я волнуюсь. С ним такого никогда не было. Он всегда очень спокойно спит.

— Ну что ты, Гунде, ну успокойся. Ну что ты все время плачешь? Глаза на мокром месте…

— Да-а, ты за сына не волнуешься, да? Я тут переживаю…

— И я переживаю, только не плачу. Ну чего ты паникуешь? Сон плохой приснился, с кем не бывает.

— С ним не бывает! Я же говорю — он всегда очень тихо…

— А сегодня — нет. Мало ли, перепугался чего-нибудь. Я, помню, когда маленький был, во сне иногда такое орал…

— А он — какое? Ты понимаешь, что это за язык?

— Нет. Латынь?

— Сам ты латынь! Это не французский и не английский. Это какой-то славянский. У меня бабушка — полька, так она как заговорит — вот точно так же, «псс» да «пшш».

— Славянский? Он что, польский в школе учит?

— Нет, не учит, чего вдруг? Английский, французский да латынь.

Товарищ старший лейтенант, нельзя там просто так пройти. Танк бы подогнать да прямой наводкой раздолбать, а так — нельзя. Положат всех. Он же там, понимаете, сидит, как заноза в… ээ… в общем, не выковыряешь. Даже гранату кинуть не подберешься — «кукушка» сверху снимет. Нет, я понимаю, что танк тоже нельзя — у них там фаустпатроны тоже должны быть. Вот же ж закопались, фрицы поганые…

— Кто это — Фриц? У него в классе есть такой?

— Нет, кажется. И поляков нет. Есть несколько турок, есть русский. Послушай, может — это по- русски?

— И откуда он так хорошо по-русски тебе станет говорить? Ты послушай — он же бегло чешет, как на родном. И потом — что такое фаустпатрон? Это же не по-русски вроде, по-нашему. А что такое — непонятно. Может, у них там игра какая-нибудь?

— Не знаю. Только не нравятся мне эти игры. Смотри, до чего ребенка довели, он же так заболеть может…

Я же говорил, уходить надо! Куда-куда? Я знаю, куда? Вы здесь начальник, Вы и командуйте! Что, запасных позиций нет? Как это — нет? Я под Харьковом еще не так дрался, а за спиной всегда окопчик был! Вы мне перед носом своим пистолетом не машите, я Вам не… что? Как — некуда? Что сзади? Вот черт, а я ж не знал… Я не берлинец, Herr Oberleutenant, я из Гайленкирхена… Понял. Понял. Все. Некуда. Хайнц, заряжай. Сейчас они опять пойдут. Им через нас только…

— Вовка, ну нет, ну так нельзя… Давай его разбудим…

— Тоже плохо. Еще вскочит, переполошится… Попробуй его укачать, что ли. Ничего себе, тринадцатый год оболтусу — укачивать его надо.

— Ну и ничего, ну и укачивать! Некоторых и в сорок надо… Тшшш, тшшш, маленький. Все хорошо, все хорошо. А-а, а-а, мама покачает, все будет хорошо… Спи, птенчик, спи…

— Гельмут, я боюсь. Я так не могу. Что делать?

— Ну погоди… У него температура есть?

— Нет, кажется. Вот, лоб нормальный, губы не запеклись…

— А он поел хорошо сегодня?

— Вот вечно ты так — ты же рядом за столом сидел!

— Слушай, перестань. Ну не помню я…

— А, ладно. Хорошо, нормально поел. Может, позвонить доктору Платтену?

— В три часа ночи? Нет уж, давай как-нибудь его до утра успокоим, а утром отвезу его к доктору — пусть посмотрит.

— А в школу?

— А что в школу? Ничего, пропустит денек. Напишу записку.

— Артиллеристов? Точно. Правильно. Если вон туда поставить сорокапятку, она сможет в пару выстрелов там хотя бы кирпичом все завалить. Нет, о «кукушках» постараемся позаботиться — прикроем, чем сможем.

— Здорово, боги войны! Давай-давай… стала. Что? Да, я. А откуда… Женька?! Женька, братан! Я и не знал, что ты поблизости. Слушай, вырос… Лейтенант! Старшего брата козырять заставишь, а?

— Виноват, товарищ старший лейтенант. Брательник это мой, младшенький. Я-то думал, его еще в сорок втором… Извините. Ну, Женюра, покажи, чего твоя бухалка умеет! Не боись, прикроем. Уж я