благополучно, если не считать, что детские навыки оказались недостаточно прочными и уже в лесу проклятая лошадь скинула-таки меня и ускакала.
6
Заслышав мои шаги, Лоут выглянул из землянки с автоматом наготове. Увидев, что это я, он успокоился.
— Как Лаус? — спросил я вполголоса.
— Ему хуже. Рана гноится, у него поднялась температура. Сейчас он спит.
Чтобы не тревожить больного, мы отошли в сторону. Я рассказал Лоуту о событиях в городе. Он стал еще мрачнее.
— Я вижу, ты не пытался найти врача, — сказал он.
— Да, не до этого было. Но я намерен…
— Ни в коем случае! Он выдаст нас обязательно.
— Но речь идет о жизни Лауса.
— И о наших жизнях тоже. К тому же, если врач выдаст нас, он выдаст и Лауса.
— Но все-таки будет шанс, что он нас не выдаст. Мы не можем лишить Лауса последней надежды. В конце концов, мы ему обязаны.
— Тем, что оказались здесь? Нечего сказать, много мы выиграли!
— Лоут, не забывай, наш мир постигла катастрофа. Нам, во всяком случае, удалось ее избежать. Кроме того, Лаус — наша единственная надежда построить новую машину.
— Я уже сказал: я в эти игры не играю.
— Хорошо. В таком случае, вопрос будет решен голосованием. Голос Лауса станет решающим.
Не дожидаясь ответа Лоута, я вошел в землянку. Некоторое время я стоял, не решаясь нарушить сон больного: ведь это было единственное лекарство, которым мы располагали. Неожиданно Лаус открыл глаза.
— Как вы себя чувствуете? — спросил я.
— Скверно, Риллен. Чем окончилась экспедиция?
Я вкратце изложил ему события и в завершение спросил, желает ли он, чтобы мы привели врача. Лаус подумал, затем ответил:
— Нет. Лучше умереть от раны, чем на костре.
К вечеру жар у Лауса увеличился. В окрестных лесах наверняка росли целебные растения, но у нас не было никаких знаний в этой области. Два дня мы просидели, как загнанные звери, не смея высунуть носа из норы. Затем у нас кончилась провизия, и я отправился на охоту. Блуждая по лесу, я наткнулся на весьма неприятное зрелище.
На ветвях старого раскидистого дерева висели четыре трупа. Тела уже порядком разложились, от них шла омерзительная вонь. При моем приближении несколько птиц тяжело взлетели из кроны дерева. Одежда покойников висела грязными лохмотьями. Я повернулся и быстро пошел прочь. Поразмыслив, я пришел к выводу, что эти люди — либо разбойники, либо их жертвы. Так или иначе, мысль о наличии в лесу разбойников заставила меня удвоить осторожность. Однако моя охота закончилась удачно: никто на меня не напал, и мне удалось подстрелить двух зайцев.
Когда я вернулся, Лаус был уже без сознания.
— Как, по-твоему, у него есть шансы? — спросил я.
— Никаких, — покачал головой Лоут.
— Но, по-моему, рана неглубокая.
— Он умирает не от раны. Это заражение крови.
Вечером больной ненадолго пришел в себя. Он посмотрел на меня мутным взглядом и шевельнул губами. Я наклонился к нему, чтобы лучше слышать.
— Какого… черта, Риллен? — прошептал он.
— Что?
— Какого черта… мы… бежали?
Это были его последние слова. Лаус умер на следующий день рано утром.
Целый день мы с Лоутом копали могилу недалеко от входа в землянку. В качестве инструмента нам служили широкие ножи солдат. Работа продвигалась медленно. Под вечер, когда могила была почти готова, нож Лоута уперся в какое-то препятствие. Сперва он решил, что это камень, но вскоре убедился, что неизвестный предмет плоский, прямоугольной формы. Лоут подозвал меня, и мы выкопали загадочный предмет. Им оказался металлический кейс, завернутый в полиэтилен, искромсанный нашими ножами. Находка привела нас в необычайное волнение. Первая попытка открыть кейс не дала результатов: проржавевшие, несмотря на полиэтилен, замки не поддавались нашим ножам.
— Может, там и нет ничего, — сказал Лоут. — Под нами развалины города, мало ли что можно найти.
— Нет, недаром он был завернут, — возразил я. — И вообще, непохоже, чтобы он пролежал в земле больше полувека.
Прежде чем возобновить попытки, мы отдали последний долг нашему товарищу. Когда могила была засыпана, я вырезал ножом на коре ближайшего дерева: «Здесь лежит Лаус». Увы! Мы не знали ни
