хвоста.
Лоут присвистнул.
— А ты говоришь — паровая машина! — воскликнул я. Но его удивление быстро прошло.
— И ты думаешь, эта штука летает? — усмехнулся он. — У нее даже мотора нет, да и немудрено: на чем бы он мог работать? И как, по-твоему, это можно вытащить на поверхность?
— Взгляни сюда, — я прошел по направлению носа аэроплана и остановился у ровной стены пещеры. Слева и справа из пробитых в камне отверстий торчали большие длинные рычаги. — Держу пари, что эта стенка отодвигается. Что касается мотора, нам надо повнимательней изучить сундук с чертежами. Создатели этих мастерских затратили огромный труд, я не думаю, что они стали бы использовать все это для сборки неработающей безделушки.
Дальнейшее обследование пещер показало, что я был прав. Каменная плита удерживалась мощными цепями и приводилась в движение рычагами; двигая их вверх-вниз в течение получаса, мы полностью опустили плиту и открыли выход на плато. Здесь же, в ангаре, мы обнаружили снятый пропеллер и погруженные в масло детали мотора. В соседнем сундуке находились необходимые схемы и чертежи. Трудно сказать, сколько времени просуществовали эти мастерские и какие устройства были в них изготовлены; как я уже упоминал, часть проходов оказались заваленными, и мы, возможно, не узнали многих любопытных вещей. Но, по всей видимости, аэроплан был последним и самым сложным из здешних проектов. Не знаю, летал ли он уже, успели ли хозяева хоть раз его испытать; однозначных сведений в найденных нами документах не содержалось, однако все позволяло предположить, что проект доведен до успешного конца. Естественно, мы загорелись желанием привести самолет в рабочее состояние и проверить его в деле.
Разумеется, мы столкнулись с определенными трудностями. Нужные детали иногда приходилось подолгу искать, а обозначения на чертежах заметно отличались от стандартов нашей эпохи. Впрочем, хотя мы с Лоутом никогда раньше не имели дела с аэропланами, нам помогало то, что семьсот лет назад у каждого из нас был автомобиль.
Правда, двигатель самолета совсем не походил на автомобильный. Как верно заметил Лоут, работники подземных мастерских не знали электричества, значит, об электрическом зажигании топливной смеси говорить не приходилось. Не было в их распоряжении и нефти. Поэтому аэроплан имел дизельный двигатель, топливо для которого находилось в тех самых запечатанных сосудах; мы не нашли понятных записей о его составе и технологии производства, но, судя по запаху, основным компонентом был спирт. Конечно, соотношение мощности и массы у подобного мотора было далеким от идеала, но, благодаря легкости остальной конструкции (создателям самолета удалось раздобыть легкие сплавы нашей эпохи), биплан все-таки, по расчетам конструкторов, мог подняться в воздух с заправленными баками и одним человеком на борту.
Работа так захватила нас, что мы с большой неохотой отправлялись наружу за пропитанием. Пищей в те дни нам служили морские птицы; мясо их дурно пахнет и неприятно на вкус. Пресную воду — подземный ручей — мы обнаружили в одной из пещер.
Но вот, наконец, все было готово, старые детали вычищены и смазаны, двигатель собран, установлен и опробован на малых оборотах, крылья обтянуты предназначенной для этого пленкой. Осталось решить последний вопрос: кто проведет испытательный полет. Я решительно заявил о своих претензиях.
— Но почему ты? — возмутился Лоут.
— Ты же не умеешь управлять самолетом.
— Можно подумать, что ты умеешь!
— Наш институт, помимо прочего, занимался разработкой компьютерных тренажеров для армии. Я налетал больше ста часов на симуляторах.
— Так то были всякие истребители-бомбардировщики, а не такие драндулеты.
— Нет, там можно было задать самые разные конструкции. Конечно, в точности такой не было, но я знаю, как ведет себя в воздухе тихоходный биплан. Послушай, Лоут, если ты в первом же полете разобьешься, мне будет не хватать не только тебя, но и нашего самолета.
В конце концов он согласился. Мы залили баки и выкатили аэроплан на плато.
Погода, остававшаяся ясной и солнечной уже много дней, заметно переменилась. Ветер вздымал клубы пыли и гнал в сторону океана тяжелые низкие тучи.
— Похоже, буря собирается, — озабоченно сказал Лоут. — Может, отложим?
— Ничего страшного, — нетерпеливо отмахнулся я. — При встречном ветре взлетать легче. Грозы еще нет; сделаю пару кругов и вернусь.
Лоут покачал головой, но не стал спорить. Мы развернули самолет хвостом к океану. Я сел в кресло и положил руки на несложные рычаги, а Лоут принялся раскручивать винт. Я чувствовал, как самолет вздрагивает от порывов ветра; казалось, он тоже трепещет от нетерпения.
И вот мотор пару раз чихнул, зафыркал и наконец заработал. Лоут отскочил в сторону. Я вывел ручку газа до максимума. Машина покатилась по плато, постепенно набирая скорость. Ветер швырял песок мне в лицо; я запоздало пожалел об отсутствии очков, которыми пользовались пилоты подобных аппаратов восемь веков лет назад. Я оглянулся; Лоут был уже далеко позади, а я все еще не мог взлететь. Но вот, наконец, аэроплан несколько раз подпрыгнул и тяжело оторвался от земли. Я еще подумал, что зря мы заправили полные баки, но уж больно хотелось выжать из машины все, на что она способна.
Я летел! Это было совсем непохоже на компьютерный симулятор или ощущения пассажира воздушного лайнера Проклятого Века; это был настоящий, восхитительно реальный полет, какие прежде я переживал только во сне. И, так же как во сне, мною на какое-то время овладело состояние совершенного счастья, невозможного на земле.
Довольно долго я летел по прямой, удаляясь от океана, и, лишь набрав достаточную высоту, чтобы в случае чего успеть выровняться, дал легкий крен на левое крыло и осторожно начал широкий разворот. Тут я убедился в преимуществе симуляторов. Аэроплан не очень хорошо слушался руля, особенно при боковом ветре; пару раз меня болтануло так, что душа ушла в пятки. Но вот, наконец, частично потеряв высоту, я довершил разворот и устремился на крыльях ветра назад, к побережью. Я даже позволил себе пофорсить и снизился, чтобы пролететь над головой Лоута. Как сейчас вижу его лицо: он прикрывал рукой глаза от пыли и что-то кричал, но я не расслышал. Под колесами мелькнул край плато, и — уже далеко внизу — тяжелые свинцовые волны, разбивавшиеся об отвесный берег белыми фонтанами пены. Я летел над океаном.
