и самих бандитов. И получал в ответ. По груди, защищенной бронежилетом, забарабанили пули, опрокидывая бойца. Упав на спину, он продолжал стрелять в том же направлении, пока ему под подбородок не ударила пуля. С Муромова будто сняли напряжение. Тело моментально расслабилось, и рука бойца, соскользнув с автомата, упала на бетон…
Рискуя получить пулю от своих, на Марковцева сзади набегал грузинский спецназовец. Он плечом врезался в спину стрелка, отбрасывая его на пару метров. И по инерции продолжал движение. Когда Марк, невероятным усилием сумевший перевернуться на спину, попытался вытащить десантный нож, громила навалился на него всем телом.
Впрочем, в Марковцева не стреляли потому, что видели отчаянный набег на него своего товарища.
56
Москва
Сегодня в этом доме произошло самоубийство. Или убийство – для кого как. Генерал Латынин тем не менее подумал, что перешагнул черту. Но, видит бог, признался он себе, не хотел видеть раскачивающийся на веревке труп женщины.
Нелегко на душе. Зато жене Николая Гришина уже не придется жить в страхе, сходить потихоньку с ума, не кричать: «Он все мне рассказал! Это вы его убили!»
Зачем, зачем она сказала эти слова?
Под вечер, когда ее привезли домой, глаза у нее стали и вовсе сумасшедшие, бессмысленные, дикие. Юрий Семенович даже отступил, боясь нападения. Однако женщина смотрела мимо него и мимо же прошла. Ее развернули в сторону дома, и она послушно поднялась по ступенькам. Ее направили в комнату, и она покорно подчинилась. На ее шею набросили петлю, а она, словно кутаясь в теплый шарф, повела головой и плечами. Воспротивилась лишь в тот момент, когда из-под ног выбили табурет. Замахала руками, схватилась за веревку-шарф, чтобы освободить горло и накричать на непрошеных гостей. Потом уже по-другому махнула руками: делайте что хотите – и опустила их вдоль туловища…
Латынин прошел в другую комнату, где также был проведен тщательный обыск, и опустился на стул. Усталость обрушилась на него сразу, как только он сел. День оказался тяжелым и длинным настолько, что события его вылезали наружу. Одни просились в завтра, другие настойчиво призывали отпустить их во вчера.
Генерал подчинялся законам времени. Кто сказал, что время – ничто, главное лишь жизнь? Нет, время – это все, а жизнь – ничто. Время, как легкий ветерок, балуется, покачивая труп в комнате. Труп, в котором нет никакой жизни.
А жизнь там, где время остановилось, где настоящий ветерок играет с зеленоватыми волнами, перекатывает с места на место песчинки на пляже. На собственном пляже, на берегу собственного клочка суши. Где жизнь заставляет думать о жизни. А здесь… Здесь смерть постоянно заставляет думать о смерти. Вот где неразрешимая проблема.
Заломило виски, задергался, как в конвульсии, нервный тик под глазом, дыхание стало горячим.
Пора, скомандовал себе Латынин и тяжело поднялся на ноги. Еще не все дела сделаны. Придется сегодняшнему дню потесниться, уплотниться, потерпеть. Он лопнет, этот сегодняшний день, в тот момент, когда голова генерала коснется подушки. Он уснет мгновенно. Но, как обычно, проспит только четыре часа. Только четыре. И проснется с такой же головной болью, которая пульсировала в висках сейчас и отдавалась в простреленной руке.
Но то будет завтра, а сейчас пора уплотнять, теснить. Что там еще? Ах да, терпеть. Терпеть противный бас заместителя директора ФСБ.
Глава XIX
ИЗ СЕРДЦА ВОН
«…Согласно последним данным, основная группа боевиков по-прежнему блокирована в районе горы Сахарная Голова. Если боевики Дато Шенгелия могут мелкими группами или поодиночке еще как-то просочиться через кольцо окружения и рассеяться в своих селах, то для чеченцев и арабов дело принимает совсем худой оборот. До Панкисского ущелья, а тем более до Чечни далеко».
57
Москва, 3 января 2002 года
Гущина навытяжку стояла перед начальником ГРУ и, не поворачивая головы, глазами следила за его передвижениями по кабинету. Она даже представить не могла, что когда-нибудь увидит рядом начальника военной разведки. Однако она не просто видела его, но и говорила с ним. И первые ее слова прозвучали с заметной хрипотцой: «Здравия желаю, товарищ генерал-полковник!»
Ленц не имел привычки начинать разговор издалека, но для Гущиной сделал исключение. Он с полминуты разглядывал ее обветренное лицо, остановился на слегка подкрашенных губах и ресницах, на которых не было ни тени туши. Игорь Александрович пару раз повторил про себя: «Ни тени туши» – все вроде как из одной косметички, и тут же забыл.
– Почему ушли со службы?
– По причине повышения и представления очередного звания, товарищ генерал-полковник, – отчеканила Елена.
– Не понял.
– Я проходила службу в офицерской роте спецназа.
Ленц покивал. Особые подразделения, состоящие из офицеров, эффективны в одном плане, но проигрывают в другом. На подготовку бойца (это пять-шесть лет) уходит ровно столько времени, сколько требуется ему, чтобы получить повышение. Во-вторых, получается дорого, а лишних денег на армию сейчас нет.
– Где вам предложили проходить службу?
– В отделе разведки штаба армии.
