— Упаду я тут.
Здорово рассердился Мишка, даже зубы стиснул.
— Крепче держись!
Ухватился Сережка обеими руками за железную шляпку, глаза ничего не видят.
— Раздавит меня тут.
А рядом за стенкой солдат мужиков ругает:
— Марш отсюда!
Задрожал Сережка — ни живой, ни мертвый.
— Батюшки!
Мишка шепчет ему:
— Молчи, молчи, он не видит нас. Не кашляй!
— Руки не держатся.
— Брось говорить!
— Мишенька, миленький, упаду.
Тут Мишка совсем рассердился.
Плюнул под буфер, сказал:
— Падай, я один поеду…
Замолчал Сережка, а солдат Сережкину голову увидал.
— Кто тут?
Влопались.
— Слезай!
Ничего не поделаешь.
Или слезай, или говорить начинай. Мишка вступил в переговоры.
— Это, товарищ красноармеец, мальчишка из нашей деревни со мной едет.
— А ты кто?
— Лопатинский я, Бузулуцкого уезда. Еду за хлебом в Ташкент.
— Показывай документы!
— Пашпорт?
— Я тебе дам пашпорт!
А другой солдат кричит позади:
— Тащи в орта-чеку!
Екнуло Мишкино сердце:
— Достукались!
Сережка — ни живой, ни мертвый.
Схватил солдат его за руку — инда в плече дернуло.
— Сопливые мальчишки! Транспорт только уничтожаете…
Вот тебе раз! Поехали за хлебом в Ташкент, попали в орта-чеку. А орта-чека, не иначе, судить будет. Слыхал Мишка такое слово от мужиков — не больно хвалили. Если солдату сунуть маленько — денег нет. Плакать нарочно — не поверит. И поезд уйдет. Вертится Мишкина голова с разными мыслями ничего не придумаешь. Увидал — Сережка хнычет, на хитрость пустился.
— Чего же ты нюни распустил? Чай, нас не в тюрьму повели. Разберут, откуда мы такие — отпустят.
Потом солдату ласково сказал:
— С нашим братом нельзя иначе. Все мы лезем, куда не надо…
Молчит солдат.
— Товарищ красноармеец, нельзя ли нас двоих пропустить? Мы голодающие.
— Шагай, шагай, завтра поедешь.
Мишка подумал:
— Как его обмануть?
Схватил его за руку, шепчет:
— Товарищ красноармеец, мужик полез.
— Где?
— Вон там, за вагонами сел.
Глядит солдат, а на вагоне две бабы торчат, словно на счастье.
— Стойте тут!
Мишка радостно подхватил:
— Стой, Сережка, стой! Подождем товарища красноармейца некогда ему с нами возиться…
Побежал солдат баб прогонять, а народу кругом — ни души. В самый раз. Поправил Мишка мешок на спине, шепчет Сережке:
— Не кричи! Давай руку!
Сначала позади станции бежали, мимо коровьих хлевушек, в темноте натыкались на навозные кучи. Напугали собаку сонную. Залаяла собака, напугала Сережку. Выбежали около водокачки, нырнули под вагоны в самый хвост. Посидели, дальше поползли. Обнюхал Мишка руки себе, плюнул.
— Кто-то навалил тут, бесова морда! Ты не выпачкался?
— Выпачкался.
— Не хватай меня!
Выглянули наружу — ни одного человека не видно. Что такое? Народ больно далеко шумит.
— Сережка, мы не здесь ползем.
Бросились в другую сторону — тут и паровоз под самым носом.
— Вот он где!
А на паровоз мужики с бабами тихонько лезут.
— Не кричите!
Подсадил Мишка товарища, в спину толкнул.
— Лезь!
— А ты?
— Лезь, не говори со мной.
Нельзя перечить: Мишка — вожак.
Залез Сережка — наступить не знает где. Дотронулся до одного места — горячо.
— Мишка, тут печка!
— Молчи!
Вдруг, как свиснет над самой головой, как дернет, а внизу под ногами: — ф-фу! ф-фу ф-фу! — у Сережки и волосы поднялись.
— Батюшки!
Сначала тихонько ехали, потом все шибче да шибче. Ревет кто-то над самой головой, гремит, дергает, а искры так и сыпятся сверху. А ветер так и свищет в лицо, голову треплет. Эх, если опрокинется машина, вдребезги убьет, ни одного человека не останется.
Поглядел Сережка маленько вперед, в ужасе отшатнулся: навстречу — чудовище с огненными глазами, сейчас расшибет!
А чудовище мимо машины
— Жж-ж!
Все-таки не расшибло.
8
Ехали долго.
И никак нельзя было понять: земля бежит или машина бежит. И куда бежит — никак понять нельзя: вперед или назад. То будто вперед, то будто назад. Вся земля вертится на одном месте, а машина со всем
